Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Нападки на сексуальную неприкосновенность, повсеместно встречающиеся в социальных конфликтах, также могли быть использованы в кощунственной манере[371]. На немецком юго-западе мы имеем примеры богохульного варианта того, что сегодня обычно называется матерщиной. В ярчайшей форме такую «необычную клятву» можно найти в деле Меркли фон Цофингена, который был навсегда изгнан из города Базеля в 1376 году. Его наказали за то, что он поклялся словами «(пусть) Бог войдет в задний проход своей матери»[372]. Этим речевым актом Меркли нарушил божественную честь в трех отношениях: сам факт того, что он связал Бога и Марию с сексуальной активностью, был достаточно кощунственным. Но Меркли пошел еще дальше, призвав Бога нарушить табу на инцест. Такие провокации были одним из самых тяжелых видов словесного оружия, которое можно было использовать в то время, чтобы опозорить другую сторону. После таких высказываний словесная ссора обычно перерастала в полноценную конфронтацию[373]. Кроме того, в клятве Меркли инцест должен был совершаться в положении, которое в то время считалось неестественным, – сзади. В целом это нагромождение нарушений табу свидетельствует об агрессии против Творца, настолько же безмерной, насколько хорошо просчитанной.

В романских странах, особенно в Средиземноморском регионе, богохульства с сексуальным оттенком, похоже, были распространены даже больше, чем в немецкоязычных районах. Они следовали образцу мирских ругательств, затрагивающих честь, при которых женщин называли шлюхами, а мужчин – рогоносцами. В Толедо в 1526 году молодой слуга из Неаполя заявил: «Я отвергаю Бога и Пресвятую Деву, гребаную шлюху, с ее придурком-рогоносцем»[374]. В 1586 году сицилийский богохульник назвал Бога «рогатым козлом» (cabrón cornudo), а Пресвятую Деву – «ленивой шлюхой» (puta vagaza)[375].

Некоторые богохульники прямо угрожали Всевышнему насилием. В Цюрихе в конце XIV века, например, некий Кильхматтер не только пожелал, чтобы на Бога «пало зло», но и сказал, что ударил бы его ногой в живот, если бы Бог был здесь, на земле, – впечатляющая фантазия о всемогуществе![376] Трое богохульников в Страсбурге в 1359 году пошли еще дальше, совершив насилие в адрес Творца над предметом: согласно городской «Тайной книге», они оружием искромсали кресло, говоря, что, «если бы это был Бог, они бы отрезали ему ногу». После этого они «выкалывали глаза» игральным костям, крича, что, «если это был бы Бог, они бы выкололи ему глаза». В то время как большинство богохульников довольствовались тем, что называли части тела Творца, эти угрожали повредить его части тела. Говорят, что один из этих людей даже зашел так далеко, «что бросил нож в небо, сказав, что бросает его в Бога»[377].

Изображения святого из камня или дерева могли вызвать богохульные ругательства. В латинском издании «Корабля дураков» Себастьяна Бранта 1497 года дурак стоит со скипетром в левой руке, опустив ноги в яму или пруд, и тычет указательным пальцем в придорожное распятие. Из распятия как бы вырастает рука с указательным пальцем, вытянутая в том же жесте. Изображение противопоставляет дурные клятвы богохульника их антитезе – законной клятве[378]. Иллюстрация преступления богохульства в юридическом руководстве фламандского юриста Йоса де Дамхаудера середины XVI века менее аллегорична. Двое мужчин обращаются к каменному кресту в агрессивных угрожающих жестах; один обеими руками показывает распятому инвективный жест – фигу, который можно бегло описать как тогдашний эквивалент поднятого среднего пальца; другой вызывающе раздвигает уголки рта обоими пальцами и показывает зубы[379].

Нападки на художественные изображения божественного были не только материалом для моральных примеров или гравюр на дереве, но и, похоже, имели место в действительности. В Констанце рассказывали, что мальчик непочтительно обратился к распятому Христу и прикоснулся к его изображению на придорожной святыне[380]. В других местах, например на Мальте, мы находим следы жестового богохульства в виде знака рогов, а законы XV века в Северной Италии угрожали наказанием любому, кто покажет фигу Богу, его матери или святым[381]. Если здесь речь идет о неуважительном, профанирующем отношении к материальным изображениям божественного, то в эпоху Реформации вопрос об образах будет поставлен гораздо более радикально (см. главу 11).