Наконец, в столице Габсбургов Вене некоторые виды богохульных поступков все еще играли важную роль в эпоху позднего старого режима и раз за разом карались смертной казнью. Например, Анна Розина была казнена в 1702 году за то, что разрезала ножом освященную гостию, Мария Франциска Розенбергер – в 1705 году за то, что проткнула «самое святое» (т. е. причастие) иглой, а некая Елизавета – в 1709 году за то, что взяла с алтаря распятие и разбила его. Последнее произошло «из-за усталости от жизни», согласно венскому дневнику того времени. Четыре года спустя в мандате императора Карла VI появилась жалоба на то, что «молодые сироты, бродячие люди обоего пола», которые часто подвергались наказанию в судах и теперь хотели избавиться от жизни одним ударом меча, оскверняли и разрушали святые изображения[382]
. На самом деле большинство из них были молодыми заключенными венских пенитенциарных и работных домов, которые стремились избежать своей мрачной участи путем казни. Такие «косвенные самоубийства с помощью казни» были совсем не редкостью в XVIII веке. Хотя в христианской Европе самоубийство считалось тяжким грехом и часто приводило к бесчестному погребению, мужчины и женщины, приговоренные к смерти, могли как бы духовно примириться со своим поступком перед казнью и вступить на эшафот как раскаявшиеся грешники с перспективой вечного спасения. Кощунственное нападение на священные предметы имеет мрачную логику в контексте такого менталитета, поскольку преступники здесь не отягощали себя убийством ребенка или людей, как, несомненно, иногда происходило в некоторых других случаях[383].Богохульство, согласно единодушному вердикту ученых комментаторов, включало в себя не только бесчестие Бога в его трех Лицах, но и насмешки над Марией и святыми[384]
. Бог даже, казалось, был особенно чувствителен к кощунствам по отношению к своей матери, следуя логике чести, преобладавшей на земле, согласно которой сексуальная неприкосновенность женщины казалась особенно уязвимой и заслуживающей защиты. Так, Этьен де Бурбон рассказывает о бакалейщике, который богохульно клялся членами Христа, занимаясь своими денежными делами. Сначала он остался безнаказанным, но когда он начал богохульно высказываться о груди Марии, то тут же умер с жутко высунутым языком. В более позднем нижненемецком варианте этой истории божественный голос комментирует происходящее, обращаясь к самому виновнику: «Ты причинил мне много зла. Я терпеливо переношу это. Тебе этого было мало, ты еще оскорблял мою дорогую мать, и я больше не мог с этим мириться»[385].Христианский догмат о девственности Марии для христианских церквей отнюдь не был незначительным. Сомнения в ее девственности могли привести к скептицизму в отношении божественности Иисуса и тем самым пошатнуть краеугольный камень христианской веры.
Это относилось ко всем конфессиям: протестанты также высоко почитали Марию как Богородицу Деву, хотя и отвергали ее самостоятельное почитание как небесной заступницы. Поэтому неудивительно, что Марии была предоставлена особая защита в суверенных мандатах городов, принявших Реформацию. В 1526 году склонявшийся к лютеранству Нюрнбергский совет запретил кощунственные речи, будто Мария родила Иисуса, не будучи пречистой девой. Базельская реформация 1529 года запрещала хулу на «вечную, пречистую, избранную царицу»: утверждение, что мать Иисуса была женщиной, подобной другим женщинам здесь на земле, что у нее были другие дети, помимо Христа, и что она не могла оставаться вечной девственницей до и после рождения, наказывалось[386]
.