Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Во многих правовых нормах азартные игры и богохульство выглядят почти как сиамские близнецы. Уже в XIII веке в Мельфийских конституциях императора Фридриха II Гогенштауфена вслед за угрозой отрезать языки богохульникам последовало положение об объявлении игроков в привычные игры гнусными, то есть незаконными и нечестными. Здесь, как и в других случаях, «игра» означала азартную игру. Основное внимание уделялось игральным костям, с незапамятных времен бывшим прообразом азартных игр, основанных на случайности, на что указывает старофранцузское или средневерхненемецкое название (hashart или hasard)[427]. О его негативной оценке свидетельствует не в последнюю очередь то, что в Средние века игральные кости причислялись к орудиям страстей и были видны на многих изображениях arma Christi, на которых демонстрировались орудия пыток Спасителя. В Евангелии от Иоанна (19: 23–24) рассказывается о том, как римские солдаты по жребию распределили между собой одежды распятого Христа. На многих средневековых изображениях эти солдаты нарисованы разыгрывающими его хитон в кости. Неудивительно, что богословы считали самого дьявола изобретателем этой игры и возвели игральные кости в ранг символа антихристианских учений. Францисканец Бернардин Сиенский противопоставил истинную Церковь Христа сообществу азартных игроков как «церкви лукавого». В то время, как в одной поется «Слава в вышних Богу», в другой произносятся самые страшные богохульства, словно жуткая литургия сатанинской контркультуры[428].

Для законодателей было очевидно, что нужно полностью запретить игру как источник богохульства, и это действительно неоднократно пытались сделать, например, в испанских колониях Нового Света. Но на практике трудно было обеспечить этот запрет, тем более что такие высокопоставленные люди, как генерал-капитан Эрнандо Кортес и его окружение, играли в карты у себя дома, несмотря на все запреты. И монополия на печать игральных карт в Испании и Португалии, на которой наживались государство и инквизиция, не отличалась особой последовательностью[429]. Даже если запрещалось только бросание костей или хотя бы предпринимались попытки ограничить ставки, вряд ли можно было эффективно регулировать игру, не говоря уже о ее полном подавлении.

Театр богохульства

Слова могут ранить, и в этом отношении они определенно близки физическому насилию – даже если человек, которого унижают словами, не страдает от кровоточащих ран. Как оскорбительные выражения в целом, богохульство также тесно связано с физическим насилием. Действительно, иногда богохульные восклицания – даже в скупых манускриптах, которым не одна сотня лет, – излучают почти физическую силу, равносильную удару или порыву ветра[430]. В 1478 году Хэнсли Верр предстал перед судом в Брегенце за домашнее насилие над женой и детьми. Обвинения против него также включали «множество злых, непристойных клятв», которыми он поносил Бога и его святых. В частности, он сказал, что хотел бы зарезать свою жену, будь это «(по воле или) против воли Бога и всех святых»[431]. Эти слова должны были означать, что никто, даже Бог на небесах, не сможет отговорить его от этого намерения.

То, что можно проиллюстрировать на примере множества других частных случаев, подтверждается и статистически. В частности, в Нюрнберге примерно в одной трети дел о богохульстве некоторые правонарушения, бесспорно, приводили к осуждению преступника: в качестве таковых упоминаются азартные игры, нанесение удара ножом и другие акты насилия, а также, довольно неконкретно, «блуд» или плохая репутация. Этот вывод «указывает на целую группу поведенческих моделей, в которой сквернословие, очевидно, является лишь одним из элементов»[432]. Протоколы низшего суда начала XVII века предлагают впечатляющие, хотя в основном неприглядные факты из повседневной жизни, наполненной конфликтами: Леонард Фентцель из Гогенштата требует, чтобы его противник вышел из дома, и угрожает ему смертью, неистово ругаясь и богохульствуя. Ганс Шмидт и Мишель Зингер, ссорясь в пивной, оскорбляют друг друга и богохульствуют. Сын фермера Мишель Гюлих толкает людей на улице, сталкивает женщину на землю и, нападая, богохульно клянет их. В то же время Барбара Зайнерин, «злобная карга», угрожает смертью другим женщинам, которые из-за ее богохульства призвали ее к ответу. Только с сентября 1605 года по сентябрь 1606 года в Нюрнберге было зарегистрировано около 15 дел с участием 20 человек, в которых богохульство играло определенную роль – иногда центральную, иногда второстепенную[433].