Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Восстание заканчивается, но бдительный взор граждан не перестает выискивать спорные знаки, эмблемы власти, статуи на площадях или вывески над дверями лавок. Обычные граждане берут слово, чтобы объяснить, что именно оскорбляет их взор, и обсудить, как следует поступить с тем или иным знаком: уничтожить, сохранить или замаскировать. Взор гражданина выслеживает в доступном ему пространстве все, что «противоречит нынешним идеям»[1227] или представляет собой «анахронизм»[1228], расходящийся с новым политическим порядком. Таким образом, сразу после каждой из революций XIX века возникает своего рода иконоборческая арена, пространство, открытое для обсуждения и изложения противоположных точек зрения. Теоретически право истреблять публичные изображения является, по аналогии с правом присуждать награды, прерогативой суверенной власти. Однако на практике право это становится предметом спора между группами граждан, по большей части неформальными, и новыми властями, муниципальными, а главное, общенациональными, которые стараются удержать монополию на символическое насилие и ограничить его размах. Обсуждение иконоборческих проблем идет на разных площадках и разных носителях: здесь и петиции в палату депутатов, и письма в газеты, и газетные статьи, и пожелания политических обществ и клубов, и дискуссии на заседаниях муниципалитетов, но также и непосредственно те места, где находятся подозрительные знаки, вызывающие скопления народа, слухи и дискуссии под открытым небом. Обсуждение по видимости уравнивает граждан, поскольку дает им всем право судить о том, что законно сохранять в общем публичном пространстве, а что нет. Впрочем, равенство это остается сугубо теоретическим, поскольку голоса одних: рабочих и вообще простых граждан — и других: художников, писателей, журналистов, а главное, политиков — имеют разный вес. Демократия взора, которая, казалось бы, устанавливается в революционные времена, рождается не только из свободных речей, но и из жесткого противостояния разных политических сил.

Пороги терпимости: слова и аргументы иконоборцев

Группы иконоборцев собираются просто-напросто закончить работу — впрочем, по определению не имеющую конца, — начатую повстанцами. Перед ними стоит та же задача: сделать видимым трансфер власти. Так, в 1830 году авторы петиций берутся за перо, чтоб потребовать разрушения «статуй последних королей, которые все еще видны на разных площадях и общественных зданиях»; они требуют также, чтобы королевские лилии были убраны не только с общественных зданий, но и с военных мундиров, почетных наград, «патентов» и «государственных печатей»[1229]. Иначе говоря, они выступают за полное очищение визуального облика власти, о котором уже шла речь выше. Сходным образом 6 сентября 1870 года в Париже группа граждан собирается перед статуей Наполеона III над воротами Лувра и удивляется тому, что после республиканской революции подобная фигура по-прежнему остается в публичном пространстве. «Чудовищный чугунный детина <…> изображающий бывшего императора в виде римского цезаря»[1230] вызывает возмущенные крики «Долой! Долой!» Тут же образуется группа «манифестантов», которые требуют, чтобы национальные гвардейцы, охраняющие Лувр, «избавили народ Парижа от фигуры, которая оскорбляет взор прохожих»[1231]. Двое рабочих, недолго думая, под аплодисменты толпы прикрывают нежелательную скульптуру куском ткани и тем самым делают ее невидимой; аккуратно демонтирована она будет несколько дней спустя. В тот же самый момент на площади Клиши бдительные граждане, встревоженные видом императорского орла, «республиканизируют» памятник Монсе и обороне Парижа в 1814 году: на орла набрасывают красное полотнище, а «очищение пьедестала»[1232] происходит благодаря сделанным углем республиканским граффити.

Но другие граждане этим не удовлетворяются и желают пересмотреть перечень знаков, подлежащих уничтожению, тем самым изменив пороги толерантности. Damnatio memoriae, по их мнению, не должно ограничиваться знаками свергнутой власти, но должно распространиться на фигуры и следы прошлого, признаваемые несовместимыми с новым порядком вещей. Предприятие, в сущности, не имеющее конца… Ведь запрет, по всей вероятности, должен прежде всего коснуться портретов людей, близких к свергнутой власти, бывших министров или членов монаршей фамилии. А как быть с королями прошлого века, чьи статуи до сих пор стоят на некоторых площадях? Если их тоже нужно уничтожать, то по какому принципу отбирать неугодных? И как глубоко в прошлое обязаны погрузиться те, кто выступает за damnatio memoriae?