Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Кризис в использовании труда рабочих и их сопротивление машинам — «убийцам рабочих рук» приводят к многочисленным луддитским акциям, по-новому оцененным в историографии последних лет[1330]. Когда рабочие разбивают машины, означает ли это, что иконоборчество распространяется на производственную сферу? Историки подчеркивают, что луддитские жесты можно интерпретировать по-разному: как «коллективный торг посредством бунта» (Эрик Хобсбаум), как защиту «настоящего права», справедливости и коллективных умений, сопротивление либеральной политической экономии, «убивающей рабочие руки» (Франсуа Жарриж). Но если в какой-то мере машину атакуют как символ, прежде всего она вызывает ненависть как конкретное орудие производства, и в этом смысле рабочие, разбивающие машины, не иконоборцы. Вдобавок «победители» 1830 года сделали все, чтобы воздвигнуть непроницаемую перегородку между законным иконоборчеством, направленным против политических знаков, и разрушением машин, считающимся архаическим и даже контрреволюционным. Литография Ланглюме по рисунку Машеро, сделанная в августе 1830 года, изящно иллюстрирует эту границу между политическим иконоборчеством и вандализмом тех, кто разбивает машины (ил. 15). Иезуит шепчет на ухо рабочему с обнаженными руками: «Разбивайте ваши машины!» А тот отвечает: «Уже исполнено, святой отец Игнатий» — и указывает на разбитый бюст Карла Х. Если приглядеться, можно увидеть, что бюст этот, украшавший общественный фонтан, представляет собой карикатурное изображение свергнутого короля в виде иезуита, а рядом валяется кувшин — еще один намек на Карла Х![1331] На стене различимы политические граффити: «славный тупица» и «перемена квартиры», официальное же объявление гласит: «Старые государственные ведра ликвидированы»[1332]. Рядом с разбитым бюстом Карла Х валяются фрагменты других изваяний, по-видимому Наполеона и Людовика XVI. Гравюра содержит настоящий социальный и политический катехизис: политическое иконоборчество входит в законный репертуар, сделавшийся со времен Революции ритуалом и рутиной; напротив, разбивать машины не следует, поскольку технический прогресс неотрывен от прогресса политического; настоящая внутренняя угроза обществу — это угроза клерикальная.

Ил. 15. «Разбивайте ваши машины! — Уже исполнено, святой отец Игнатий»

В самом деле, главная иконоборческая чистка, произведенная сразу после революции 1830 года, касается прежде всего теолого-политического содержания эпохи Реставрации — не только эмблем свергнутой династии, но также символов знаменитого и фантазматического «союза трона и алтаря», а равно и основных искупительных памятников, воздвигнутых в память о жертвах Революции. По мере нарастания антиклерикальных настроений, направленных против «иезуитов» (в самом широком смысле слова) и некоторых внешних проявлений католического культа, учащаются атаки на кресты католических миссий. Их присутствие в публичном пространстве воспринималось как след той духовной реконкисты, какая была предпринята в эпоху Реставрации, как «напоминание о золотом веке иезуитизма и Конгрегации»[1333]. А наличие на многих из них бурбонских лилий превращает их заодно в тайные эмблемы легитимизма. Историк Майкл Файер насчитал между 1830 и 1832 годами в общей сложности более сотни покушений на кресты миссий; в реальности их, по всей вероятности, было гораздо больше[1334].

Вокруг крестов продолжаются те конфликты и схватки, которые в эпоху Реставрации разыгрывались вокруг миссий[1335]. К ним прибавляются новые столкновения между властями гражданскими и религиозными, поскольку часть духовенства отказывается публично возносить молитвы за короля-гражданина и вывешивать на колокольнях церквей «революционное» и, следовательно, святотатственное знамя. В более же общем плане под вопрос ставится само присутствие религиозных знаков в публичном пространстве. Некоторые толкователи новой Конституционной хартии доходят до требования ради нейтральности публичного пространства удалить религиозные символы отовсюду, кроме зданий культа. Петиции за снятие крестов католических миссий вызывают контрпетиции в защиту «знаков спасения»[1336] или отчаянные воззвания, обращенные к общественному мнению[1337]. Гражданские власти, в частности префекты и мэры, стараются договариваться с духовенством о переносе крестов внутрь церквей, реже — на кладбища.