Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Вообще травестирование применяется гораздо шире, чем простое уничтожение. Закрашивание, замазывание, соскребание, перенос на другое место встречаются повсеместно; такое иконоборчество граничит с явлением, названным iconoclash. Речь идет о том, чтобы в обстановке повышенной эмоциональной напряженности придать предосудительным памятникам или знакам нейтральный характер и тем уберечь их от полного и окончательного разрушения. Этот бриколаж, однако, не проходит бесследно. Статуя, убранная с публичной площади и спрятанная от людских глаз, сохраняет свою физическую целостность, но теряет «ауру» и «выставочную ценность». Христос, укрытый куском полотна, конечно, избегает осквернения, но фактически оказывается низвергнут до статуса обычного предмета и утрачивает свою «культурную значимость». В 1830‐м, затем в 1848‐м, а затем в 1870–1871 годах многие скульптурные портреты старых королей были спасены от уничтожения сходным способом: им давали в руки флаг, прикрепляли кокарду, надевали на голову фригийский колпак и тем не просто изменяли облик памятников, но доводили ситуацию до абсурда. В 1830 году в Париже повстанцы вручают трехцветные флаги статуям Генриха IV на Новом мосту, Людовика XIII на Вогезской площади и Людовика XIV на площади Побед. В Кане статуе Людовика XIV грозит серьезная опасность, но появление на гербе, в руке и на голове короля трехцветных кокард смиряет ярость иконоборцев[1318]. В Реймсе статуе Людовика XV тоже всучили трехцветный флаг, а лилии с гербов и решеток сбили[1319]. Соположение двух знаков с противоположными референтами — изображения дореволюционного монарха и трех революционных цветов — не оставляет, фигурально выражаясь, камня на камне от этих памятников, заново воздвигнутых и с большой помпой открытых в царствование Бурбонов. Этот диссонанс вызывает негодование сторонников старого порядка, которые считают, что милые их сердцу памятники подверглись осквернению. «Невозможно спокойно смотреть на трехцветный флаг в руках Генриха IV и Людовика XIV, — пишет в 1831 году автор одной из петиций. — Когда бы эти два великих монарха могли на мгновение ожить, они изумились бы, узрев в своих руках стяг, столь отличный от того, под которым они сражались»[1320].

Другая альтернатива уничтожению — сокрытие изображения от глаз публики. Покрыть тонким слоем извести, гипса или шпаклевки[1321]; перенести в наглухо закрытое помещение; набросить сверху кусок материи или скрыть за лесами — все это варианты компромисса, годные для того, чтобы переждать тяжелые времена, а когда иконоборческий кризис пройдет, добиться возвращения памятника в прежнее состояние. В конфликтные моменты, когда взор становится особенно чувствительным, важно уберечь предосудительные знаки от посторонних взглядов. Орлеанистское государство охотно пользовалось этой тактикой в момент иконоборческого кризиса в феврале 1831 года, фактически секуляризируя часть публичного пространства: в это время многие кресты католических миссий были убраны с глаз долой, а распятия в судах временно укрыты кусками ткани[1322]. Администрация не только отыскивала оскорбительные изображения, но и превентивно скрывала их от глаз потенциальных иконоборцев. Так, префект полиции 23 февраля 1831 года тревожится о судьбе Пантеона (вновь сделавшегося храмом гражданской доблести в августе 1830 года) и предлагает укрыть брезентом фреску Гро, изображающую апофеоз святой Женевьевы, а точнее сказать, ту часть этой фрески, что посвящена Людовику XVI и эпохе Реставрации: «ее вид в нынешних условиях не может не оказать воздействия самого неблагоприятного»[1323]. Подобные компромиссы были возможны и при Коммуне: так, в Центральной городской больнице в ту пору, когда ею руководил коммунар Паже, распятия остаются висеть на стенах, но их прикрывают букетами сирени[1324].