Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Дом Тьера разрушен еще не до конца, но красное знамя уже развевается над синей табличкой со знаменитым номером 27. Площадь занята вояками из числа Мстителей отечества — беспутного парижского сброда, бледных юных негодяев, чье ремесло — прислуживать в театрах на бульваре Преступления[1517].

Ил. 19. Разрушение особняка Тьера

Крыша проломлена, особняк в основном разрушен и, разумеется, запечатлен на фотографии: на одной из них рабочие, стоя бок о бок с федератами, гордо позируют с кирками в руках на руинах, оставшихся от дома «короля капитулянтов» (ил. 19).

Иконоборческие меры принимаются все скопом: помимо Вандомской колонны и особняка Тьера, под прицел Коммуны попадают часовня, посвященная памяти генерала Бреа, и Искупительная часовня в память Людовика XVI и Марии-Антуанетты, в которых нетрудно угадать две социополитические мишени: во-первых, «буржуазия», победившая в июне 1848 года[1518], а во-вторых, контрреволюционная «реакция». Число целей увеличивается, но их выбор не свидетельствует о сколько-нибудь четкой программе обновления. Разрушение двух часовен назначают на 27 апреля и 6 мая, но из‐за целого ряда препятствий и задержек ни то ни другое не удается привести в исполнение. Напротив, конный горельеф Генриха IV работы Лемера с фасада Ратуши в самом деле убирают. До этого момента, как уже говорилось, казалось достаточным прикрыть изображение короля куском материи. Но атмосфера гражданской войны и разборки внутри коммуналистского «большинства» изменяют порог терпимости. 18 и 19 мая производятся работы по демонтажу горельефа, увековеченные на той фотографии, с рассказа о которой мы начали книгу[1519]. Впрочем, как уже было сказано, иконоборчество в этом случае — не более чем фикция. Другая непоследовательность: внутри Ратуши, откуда коммунары управляют Парижем, «апофеоз Наполеона» работы Энгра продолжает (вплоть до пожара 24 мая) украшать потолок залы Наполеона, а во внутреннем дворе остаются на своих местах статуи Людовика XIV и Франциска I. Острый взгляд Эдмона де Гонкура, 4 мая очутившегося в Ратуше, не мог пройти мимо этого очередного визуального диссонанса: «Бронзовые статуи Франциска I и Людовика XIV неуместны в нынешнем национально-гвардейском здании». Очищение парижского пространства от монархических знаков не следует никакому обдуманному плану; об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что Коммуна не посягнула ни на конный памятник Генриху IV на Новом мосту — совершенно очевидное наследие эпохи Реставрации, ни на Триумфальную арку на площади Звезды — памятник наполеоновской эпохе.

Тем не менее еще до катастрофических пожаров 23–26 мая создается впечатление, что коммунары ополчаются на камни, что начался новый и совершенно безжалостный иконоборческий Террор. Иконоборчество это, не столько реальное, сколько воображаемое, свидетельствует об изменении порогов терпимости. Воспринимается оно как чистая акция устрашения, не предусматривающая никакого обновления. «Кругом господствует мания разрушения, — записывает 12 мая Мальвина Бланшекот, — они начали с Вандомской колонны, которую постепенно, кирками и молотками, готовят к скорому низвержению; на ту же участь обрекли памятник Людовику XVI; серьезные разрушения вот-вот начнутся в монастырях и церквях; повстанцы чувствуют, что проиграли, и надеются взять свое с помощью Террора»[1520]. Полицейский бюллетень сообщает сходные речи, подслушанные 6 мая в окрестностях Биржи: «Говорят, что скоро вслед за Вандомской колонной разрушат и часовню Людовика XVI. А потом придет черед ворот Майо, Сен-Дени и Сен-Мартен; одним словом, всех памятников. Все это бросает тень на граждан из Ратуши, выходит, они только и знают, что разрушать»[1521]. Вообще-то эти ожидания тотального вандализма, а также пугающие слухи о планах разрушения собора Парижской Богоматери[1522] на тот момент имеют мало отношения к реальности. Но они свидетельствуют о навязчивом страхе перед повторением Террора.

Зато не подлежит сомнению, что Коммуна нарушает негласные нормы иконоборчества, сформировавшиеся во время предшествующих революций. Для нее, кажется, не существует границы между знаком и памятником; иконоборческие акции служат скорее психологической войне против версальцев, нежели обновлению времени и пространства. Коммунары не желают видеть различия между Вандомской колонной и статуей Наполеона; больше того, разрушив колонну, они оставляют нетронутыми орлов на ее пьедестале, как если бы знаки, в отличие от памятников, сделались невинны (ил. 20).

Ил. 20. Марсель Леотте. Вандомская колонна после низвержения. Деталь. Новые красные флаги соседствуют с имперскими орлами на пьедестале