Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Пожары Кровавой недели, явление очень сложное, относятся к сфере не столько иконоборческой[1523], сколько военной. Устроенные в спешке и без тщательно разработанного плана, они призваны прежде всего остановить продвижение версальцев по городу; их источник — неразрывная смесь отчаяния и мстительной ненависти. Только сожжение Тюильри осознается в тот же самый момент как действие, направленное на окончательное очищение публичного пространства, «народное деяние в высшей степени моральное и справедливое», по выражению видного деятеля Коммуны Гюстава Лефрансе[1524]; мотивировка сожжения Ратуши — плод позднейшей интерпретации сосланных коммунаров. Тем не менее эти пожары оказали решающее влияние на восприятие современниками предшествующих иконоборческих акций как проявлений дикого вандализма.

Снос Вандомской колонны: освобожденное пространство?

Кажется, по поводу сноса Вандомской колонны уже было сказано все что можно. Это событие описано и современниками, и позднейшими историками, и чаще всего его ставят в упрек Коммуне как проявление вандализма «современных варваров» или как плод ребяческой ненависти к имперскому цезаризму. Другие историки судили более справедливо, видя в последствиях сноса колонны симптом двусмысленной тяги к руинам, не раз проявившейся после Кровавой недели и засвидетельствованной во многих источниках: тут и фотоальбомы с видами сожженного Парижа в руинах, и меланхолические рассказы «туристов», осматривающих развалины, и картины или гравюры в жанре «гробницы истории», и многочисленные изображения руин, в которых живописность компенсирует зияния[1525]. Был предложен и другой, не менее интересный способ объяснить, что стояло за разрушением памятника воинской славе, метонимически обозначающего саму столицу. Быть может, уничтожая этот колосс в центре Парижа, рабочие стремились таким образом вернуть себе господство над городским пространством, откуда они были вытеснены — в частности оссмановской перестройкой? Гипотеза эта, продолжающая работы Анри Лефевра и ситуационистов, исходит, во-первых, из существования революционного «пространства праздника», а во-вторых, из идеи «городской революции», или «революционного урбанизма»[1526], воплощением которой якобы и стала Коммуна. Согласно этой концепции, Коммуна стала своего рода праздником возвращения господства над городом даже в самом сердце буржуазного квартала вокруг Вандомской площади или во дворце Тюильри, где 6 мая состоялся «народный» концерт, звездой которого стала мадемуазель Агар[1527]. Кристина Росс, подходя к проблеме в более литературном плане, сочла заслугой Коммуны создание нового «социального пространства», в котором люди обрели новые способы встречаться и общаться, научились «заново занимать улицы» и изменять первоначальную функцию городских локусов, чтобы «избавить их от ложных значений», одним словом, способствовали возникновению нового «пространственного образного фонда», который, как предполагается, повлиял на творчество юного Рембо[1528]. Работы Жака Ружри внесли некоторые коррективы в эти выводы. Конечно, он еще в 1971 году начал писать о своеобразном «новом завоевании Города», о «возвращении теми, кто был изгнан в периферийные кварталы, власти над центральным, истинным Парижем с его Ратушей»[1529]. Однако с тех пор Ружри внес существенные уточнения в понимание этого «изгнания»[1530] и оспорил уместность понятия «праздник анархии» для объяснения духа Коммуны. Заодно он набросал целый набор убедительных гипотез о формах внутреннего (а не внешнего) сопротивления, которое оказывали «вытесненные, оскорбляемые, обездоленные» народные пространства, прежде всего пространства восточных кварталов Парижа: это и сохранение рабочими в повседневном быту старой топонимии, существовавшей до присоединения к Парижу в 1860 году новых кварталов; и занятие коммунарами церквей, построенных при Второй империи; и ожесточенное сопротивление федератов во время Кровавой недели на восточных рубежах (например, на бульваре Вольтера, бывшем бульваре Принца Евгения) и т. д. Именно эти гипотезы, в частности предположение о возвращении господства над городским пространством, мы собираемся проверить, изучая многочисленные следы, оставленные тем праздником разрушения, каким стал снос Вандомской колонны.