Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Когда к колонне мы Вандомской подходили
В квартале богачей, глаза мы отводили.
Виня историю, мы призывали час,
Когда свершится суд, и каждому из нас
Предстанут казнь и снос позорного трофея,
И мы увидим, что ему свернули шею[1537]

.

Колонна отвратительна пролетарскому поэту по двум причинам — во-первых, это «позорный трофей» прежних войн, но есть и второе, более деликатное обстоятельство — она символизирует буржуазное «пространство богачей», из которого «пролетарий» исключен. После этого становится более понятно, почему проект переплавки колонны в интересах Коммуны мог показаться способом вернуть народу господство над площадью. Незадолго до сноса колонны две карикатуры на первой странице газеты коммунаров «Сын папаши Дюшена» обыгрывают это вытеснение наполеоновского прошлого и оссмановского города. На первой из них, опубликованной 21 апреля (1 флореаля 79 года), коммунар в красном колпаке с киркой в руке приступает к статуе Наполеону и обращает к ней следующие слова: «Ну что, тварь паскудная, сейчас мы наконец скинем тебя отсюда к чертям собачьим, точно так же как твоего сволочного племянника!» (ил. 21). Вторая карикатура, появившаяся несколькими неделями позже, 14 мая (24 флореаля 79 года), изображает перепоясанного красной лентой «гражданина Курбе», председателя Федерации художников, который «сносит к чертовой матери любые парижские колонны», а на этой картинке опрокидывает колонну-писсуар, откуда выскакивает испуганный буржуа в цилиндре и с зонтиком под мышкой (ил. 22). Иначе говоря, снос Вандомской колонны представляется как путь к двойной эмансипации — освобождению от истории, состоящей из одних войн, и от современного урбанизма, удовлетворяющего интересы одной лишь буржуазии.

Ил. 21. «Ну что, тварь паскудная, сейчас мы наконец скинем тебя отсюда к чертям собачьим, точно так же как твоего сволочного племянника!» Анонимная иллюстрация. «Сын папаши Дюшена, иллюстрированная газета». 1 флореаля 79 года (21 апреля 1871 года)

Ил. 22. Гражданин Курбе сносит к чертовой матери любые парижские колонны. Анонимная иллюстрация. «Сын папаши Дюшена, иллюстрированная газета». 24 флореаля 79 года (14 мая 1871 года)

Поэтому некоторым современникам кажется, что разрушение колонны ознаменует начало новой, мессианической эпохи. «Дата 26 флореаля, — читаем мы в „Официальной газете Коммуны“, — войдет в историю, поскольку она освящает наш разрыв с милитаризмом, этим кровавым отрицанием всех прав человека. <…> Парижская Коммуна была обязана снести этот символ деспотизма: свой долг она исполнила. Она доказала, что ставит право выше силы и предпочитает правосудие убийству, пусть даже убийцы одерживают победы». Эта вера в освобождающее могущество естественных прав, воплощенных в пустом пространстве, походит на заклинание. Пламенные сторонники Коммуны, нетерпеливо ожидающие на Вандомской площади сноса колонны, надеются, что это событие «прозвучит на весь мир»[1538]. Благодаря коммунарам, отменяющим старое разделение политических категорий на иностранное и национальное, разрушение колонны ознаменует обновление в транснациональном масштабе[1539].

Как запечатлеть в опустевшем пространстве это освобождение от знаков «старого мира»? То немногое, что мы знаем о проектах коммунаров по обновлению Вандомской площади, вовсе не свидетельствует о готовящейся «урбанистической революции». Задача эта явно не была первостепенной. Наряду с некоторыми новшествами в проектах этих обнаруживаются удивительные архаизмы и противоречия. Феликс Пиа предлагает искупительный ритуал, который поразительно напоминает идеи 1815 года[1540], — сжечь у подножия колонны главный труд Адольфа Тьера «История Консульства и Империи», «имперскую Библию», «обожествляющую преступление»[1541]. Ничего нового в этой процедуре усмотреть нельзя. Курбе также предлагает рецепты довольно потрепанные — превратить статую Цезаря в «гения, олицетворяющего революцию 18 марта»[1542]. Столь же классицистична идея Коммуны прославить прогресс с помощью колонн, которые «увековечат память о неких славных завоеваниях в науке, труде и свободе»; по правде говоря, она совершенно не подобает новому разомкнутому времени[1543]. Более радикальное предложение переплавить бронзовую колонну на нужды парижского народа напоминает переплавки времен первой Революции[1544]. «Папаша Дюшен» требует, чтобы ее пустили на «монеты для патриотов»[1545], а говоря конкретнее, создали «разменную монету, посредством которой труд и сила Народа обойдут весь мир»[1546].