Слева слышится шелест, и, развернувшись, я вижу всего в нескольких шагах от нас молодого человека под деревом: он, скалясь, наблюдает за мной. На нем мешковатые грязные джинсы, оранжевая футболка с пятнами внизу. Плечи съежились, поднявшись к ушам. Зубы желтые, а некоторые – с коричневой гнильцой.
–
Я скрещиваю руки, словно пытаясь стать меньше. Он выжидающе и пристально смотрит на меня, и наконец я значительно киваю ему.
– Пойдем, – говорит Фэн, зовя нас за собой.
– Что он хочет? – спрашиваю я.
Фэн качает головой.
Когда мы доходим до перекрестка, я оборачиваюсь и смотрю через плечо. Парень все еще там. Он рупором складывает руки и что-то выкрикивает.
Уайпо заметно напрягается. Она смотрит на меня и ускоряет шаг.
Я трогаю Фэн за локоть.
– Что он сказал?
Она закатывает глаза.
– Ерунду какую-то несет, сказал, что птицам место на небе.
Мое сердце подскакивает. Когда я оборачиваюсь, мужчины уже нет. Я вижу только дерево, листья которого покачиваются на легком ветру, и странный туман, скрывающийся в ветвях.
55
К тому времени как мы оказываемся на ночном рынке Шилин, утекают последние капли света. Пока люди собираются на перекрестке, в цвет неба постепенно просачивается серо-лиловый оттенок. Кажется, что при первом взгляде можно различить лишь огни и толпу. На улицах справа и слева висят вертикальные знаки – подсвеченные желтые, синие, розовые и зеленые полоски с логотипами и китайскими иероглифами.
Ночной рынок напоминает какой-то необычный фестиваль, только вот, по словам Фэн, оживает он каждую ночь. Мимо проходят люди со сладостями в руках: строганым льдом [23]
, мороженым из красных бобов. Я замечаю блюда, которые никогда не пробовала, но о которых мне рассказывал папа, – например, вонючий тофу и желтые пирожные в форме колес с заварным кремом. На одном из прилавков продают шпажки с крошечными коричневыми яйцами и разные кебабы, темные, маринованные. С обеих сторон толпу окаймляют всевозможные ларьки: в каких-то торгуют безделушками, одеждой и украшениями, другие дымятся от свежеприготовленных лакомств…– Закуски здесь называются
Уайпо берет меня за локоть и наклоняется. Она бормочет что-то на ухо, но я разбираю лишь одну фразу:
Я трясу головой.
–
Она повторяет сказанное, уже медленнее, и в этот раз я все слышу.
Нам навстречу идет семья с двумя маленькими детьми. Младший, подняв голову, смотрит на меня своими большими круглыми глазами. Он тянет сестру за руку и указывает на меня.
–
Я слегка отворачиваюсь в сторону, притворяясь, что меня жутко заинтересовал прилавок с обжаренными во фритюре щупальцами осьминога. Неужели люди правда это едят?
– Драствуйте, драствуйте, – говорит продавец осьминогов, с любопытством меня оглядывая.
Слишком многолюдно и тесно. И как я буду искать здесь маму?
– Уверена, ты в жизни не пробовала ничего вкуснее! – восклицает Фэн.
Впереди кто-то начинает кричать, и толпа притормаживает; люди вытягивают головы, чтобы получше разглядеть происходящее. Какой-то человек очень активно жестикулирует и кричит, указывая на небо. Кажется, ему принадлежит дымящийся чан – там на поверхности темного супа плавают маленькие золотые круги.
Фэн с пониманием ахает.
– Он возмущается, что кто-то украл несколько рыбных шариков.
И вдруг я выхватываю из его речи слова.
– Он говорит, что это была грязная птица и что она упала с неба. – Фэн качает головой. – Странно.
– Странно, – эхом откликаюсь я; мой голос звучит пепельно-синим.
– Жалко. Уайпо хотела купить немного – это было любимое лакомство твоей мамы. Но лучшие рыбные шарики продают в Даньшуй. Она специально ездила туда за ними.
Эти слова кружатся и кружатся в голове.
Будто Фэн знала ее. Будто она сама ходила с мамой по этим улицам.
Внутри что-то обрывается.
Тело разворачивается само собой. Ноги словно корнями прорастают в землю. Я пытаюсь сдержаться, но слова, вскипая и поднимаясь все выше, сами слетают с губ:
– Хватит притворяться, будто ты что-то знаешь о моей матери.
– А? – переспрашивает Фэн.