Ослепительный цвет будущего

Мне пришлось сильно постараться, чтобы не закатить глаза. Мой отец считал, что любое место со словом «искусство» в названии должно автоматически завоевать мое сердце. Ладно, он хотя бы старался?..

Но старался не так, как нужно.

– Может, все-таки обсудим настоящую проблему? – спросила я.

Выражение его лица изменилось, став каким-то настороженным.

– Какую именно?

Мой желудок сжался от гнева.

– Что насчет мамы? Она не в том состоянии, чтобы оставлять ее одну.

Я терпеть не могла слово «состояние», но это было проще, чем называть вещи своими именами. Война. Ее депрессия была одной большой войной, в которой сражались мы все.

– Она не останется одна.

– Ах, не останется? – произнесла я почти без сарказма. Почти – но все-таки не совсем. К счастью, папа не обратил на это внимания.

– Нет, я отменил свой летний интенсив и перенес поездку в Пекин. Так что я буду здесь.

Отлично. Папа будет здесь. Здесь – кавычки открываются, кавычки закрываются. Я представила, как он сидит в кабинете часов по восемнадцать, зарывается в бумаги, забыв обо всем вокруг. Быть здесь еще не значит действительно здесь присутствовать.

Я разжала челюсть.

– Я нужна маме.

– Поэтому я и поднял эту тему. Мы с мамой подумали…

– Ни за что не поверю, что мама привела хоть один довод в поддержку этой идеи, – громко перебила я. За последнюю неделю моя мать не произнесла ни одного связанного предложения. Она передвигалась как зомби. Ученики к ней не приходили уже месяца два – может, она отменяла уроки, а может, они сами чувствовали, что творится что-то неладное. Она целыми днями лежала в кровати в комнате с опущенными шторами. Если я уговаривала ее – уговаривала долго и настойчиво, – она соглашалась немножко поесть.

– Мы подумали, тебе пошло бы на пользу побыть вдали от дома, уехать ненадолго в какое-нибудь классное место. И маме тоже это не помешает – она сможет расслабиться, побыть в тишине и покое…

– Ты охренел?

– Ли, следи за выражениями, – пророкотал отец.

Я издала стон отвращения.

– Мы уже записали тебя и все оплатили…

Я поднялась, едва не швырнув кружку об стол.

– Вы что сделали?

– Мы отвезем тебя в воскресенье, так что можешь уже собираться. – Он встал и задвинул свой стул.

– Пап, ты шутишь.

– Я совершенно серьезно, Ли. Тебе это пойдет на пользу.

– Это самая лживая чушь…

– Не выражаться, юная леди. Если ты не в состоянии разговаривать со мной уважительно, то заработаешь домашний арест.

– Ого, домашний арест на целых четыре дня. – Я закатила глаза. – Перед тем как отправиться прямиком в ад.

– С меня довольно! – воскликнул отец, вскидывая руки в воздух. – Ты официально под домашним арестом. Что очень кстати, теперь у тебя куча времени на сборы. Отправлю тебе ссылку на сайт – почитаешь, что они рекомендуют взять с собой.

– Это что-то вроде похищения наоборот.

– Ли, это не наказание. Я постарался найти место, где тебе правда будет интересно. Мне кажется, тебе там понравится.

Как же он ошибался! Насчет всего. Это было наказание. И нет, мне совершенно точно там не понравилось.

Лагерь «Мардэнн». Шесть недель кошмара. Мы жили в допотопных деревянных домиках с дурным запахом, а довершали картину пластиковые ведра на случай дождя и протечек. Каждый день мы ходили «встречаться с природой и заниматься искусством»; лично я совершенствовалась в искусстве беззвучного крика.

И безумно скучала по Акселю и Каро.

По маме – и того больше.

Ест ли она? Или снова заперлась в спальне? Разговаривает ли с ней папа, пытается ли рассмешить? Она никак не реагировала, когда я умоляла ее отговорить папу отправлять меня в лагерь. Стало ли ей лучше?

Когда мы приехали в лагерь, мама молча и крепко меня обняла. Кулон, который она всегда носила, вжался мне в грудину; я представила у себя на коже болезненно исчезающий отпечаток в форме цикады. Я была удивлена, что она вообще поехала с нами; всю дорогу она сидела на переднем сиденье, прижавшись щекой к окну. Когда я махала им на прощанье, на ее лице по-явилось почти виноватое выражение. Моего взгляда она избегала.

Я выдержала в лагере две недели, и те с трудом.

В туалете пахло, как в кабинете зубного, – какой-то химической сладковатой пастой, которой врачи очищают пациентам зубы. которая часто притворяется по вкусу жвачкой. Пытается, но всегда терпит крах.

От этого запаха у меня сжималось сердце, но несколько минут уединения того стоили. Дерьмом не пахнет – и то хорошо.

– Так, все, – отрезал Аксель; его голос в трубке казался металлическим. – Я еду за тобой.

Я фыркнула.

– Я серьезно. У тебя абсолютно несчастный голос. Надо тебя вызволять.

– Я просто не понимаю, почему он решил, что отправить меня куда-то, даже не спросив моего мнения, – это хорошая идея.

– Лагерь «Мар… дэнн»… Две «н», да?

– Аксель, что ты делаешь?

– Я же сказал… – Звук его голоса на пару секунд деформировался, и я представила, как он переносит мобильник к другому уху. – Собираюсь за тобой приехать.

Я закатила глаза, но одновременно прижала трубку к щеке.

– Все же я не какая-нибудь благородная девица и не умираю в муках…