Ослепительный цвет будущего

На противоположной стороне кровати Аксель не торопился. Он едва успел натянуть новые боксеры. Посмотри я на полсекунды раньше – и точно увидела бы его задницу. От этого осознания щеки вспыхнули горячим смущением. Надо было отвернуться, отнестись к его личному пространству с тем же уважением, с каким он отнесся к моему, но я словно окаменела. Я наблюдала, как он натягивал свои свободные спортивные шорты – через колени, на небольшие бедра. Мышцы у него на спине вытягивались и изгибались, играя коричневыми тенями и светом.

У него были острые, точеные плечи, словно созданные для крыльев. У Акселя была красивая спина.

Вообще, у Акселя все было красивое.

За последние несколько лет его тощие конечности стали более крепкими и спортивными. Можно было разглядеть формирующиеся в районе бицепсов мышцы. И его попа. Я никогда так долго не разглядывала попу парня.

Он застыл, словно почувствовав на себе мой взгляд.

– Ну что, готова? Я поворачиваюсь.

– Ага, да, я тоже, я готова, – слишком быстро, буквально на одном дыхании протараторила я, затем наклонилась, чтобы поднять носки и спрятать лицо.

Спать вместе – это было нечто совершенно новое. Да, мы тысячу раз спали с Акселем в одной комнате, но обычно один из нас был на диване, а другой – на надувном матрасе. Или мы оба лежали в отдельных спальных мешках. Плюс мы проводили бессчетное количество часов на кровати, играя в карты – такие старые и потрепанные, что можно было отличить пиковый туз от бубновой восьмерки по трещинкам на рубашке.

Но сидеть рядом – не то же самое, что лежать в одной постели.

Матрас был бугристый, со впадиной в центре. Каждый раз, когда я разворачивалась, пытаясь принять удобное положение, то сползала чуть ближе к нему.

В конце концов наши локти стали задевать друг друга, и Аксель засмеялся.

– Что? – напряженно выдохнула я.

– Проблема всех единственных в семье детей! – ответил он. – Вы не умеете делить пространство с другими.

– Я не виновата, что кровать проваливается!

– Да не волнуйся, – сказал он, все еще смеясь. – Будем делить середину. Можешь повернуться на бок?

Я развернулась к нему спиной, потому что мне казалось, что даже в темноте он сможет прочитать в моих глазах все чувства.

Я ощущала, как он елозит в кровати – его шевеления растрясли матрас, и я снова съехала к середине. Затем суета прекратилась.

– Все, – пробормотал он, и я почувствовала у себя на шее его дыхание. Он лежал на том же боку, что и я. Я велела себе успокоиться, расслабить конечности.

Его тело, всего в нескольких сантиметрах, обжигало меня своим жаром.

Мы не соприкасались, но лежали ужасно близко.

– Так лучше? – спросил он.

Я кивнула, но потом осознала, что он не увидит этого в темноте.

– Угу.

Мы затихли, и я прислушивалась к шуму его дыхания, такому размеренному, что я была уверена – он уснул. Все мое тело покалывало – совсем не сонное, сверхчувствительное к каждому звуку. Позади меня лежал мой лучший друг. Лишь небольшая полоска воздуха отделяла нас от объятий. Я сложила руки, как в молитве, и держала их под подушкой, надеясь, что желание прикоснуться к нему пропадет.

Прошло довольно много времени, а потом Аксель что-то пробормотал.

Казалось, что он спрашивал: «Какой цвет?»

Но я точно не знала. Я притворилась, что уже сплю.

58

Цвета вспыхивают один за другим, как обещания, а черный мерцает, как статическое электричество, как воспоминания, и все рушится, рушится, вспоминается,

рушится,

вспоминается;

эти два слова стали синонимами.

59 Лето перед десятым классом

Проснувшись утром, я поняла, что развернулась на сто восемьдесят градусов и теперь упираюсь в грудь Акселя. Его лицо было повернуто ко мне, рука – частично у меня на ребрах, частично на талии.

В голове завопили сирены; на мне не было лифчика. В панике я откатилась в сторону. Его пальцы постепенно соскользнули с моего живота, и что-то у меня под кожей всколыхнулось. Я окончательно слезла с кровати и стала ждать, когда пожар во мне утихнет.

Вот он, мой лучший друг, спит. Без очков; темные ресницы опущены к щекам. Футболка задралась, обнажив часть худого живота.

Ресницы затрепетали, глаза открылись.

– Что случилось? – пробормотал он.

Я потрясла головой:

– Ничего. Э-э, а во сколько у нас автобус?

Он сел, потирая глаза.

– После обеда, не раньше.

– Ну… – Я посмотрела на отельные часы на ночном столике с их демоническими красными черточками, светящимися в форме цифр. – Уже почти полдень.

Аксель резко развернулся и нащупал очки.

– Черт, – сказал он. – Мы должны были выселиться до одиннадцати. Черт, черт, черт.

В автобусе я попросилась на кресло у окна – на случай, если не смогу смотреть на Акселя и мне понадобится куда-то пристроить взгляд. Но все, казалось, вернулось в норму. Мы вытащили свои скетчбуки и начали рисовать ноги друг друга: мои – в поношенных босоножках, со скалывающимся на больших пальцах коралловым лаком; его – в серых носках и кроссовках с зелеными подошвами.