Ослепительный цвет будущего

– Да, – отвечает Уайпо. – Она разговаривала с ним на английском.

– Нельзя допустить, чтобы у нее был этот американский парень. Она должна выйти замуж за китайца. Должна.

– Ты ей скажи, – произносит Уайпо. – Она ведет себя странно.

Дори закрывает за собой дверь так тихо, как только может, и бежит вниз по ступеням.

Цвет меняется. Воспоминания рассеиваются.

75

Цзинлинь… Она умерла такой молодой. Почему я об этом не знала?

И бабушка с дедушкой… Я никогда не думала, что они так негативно относились к выбору моей матери. Трудно представить их такими строгими и властными. Какое значение имело то, что мамин избранник не китаец? Не тайванец? И вообще не азиат? И что тогда они думают обо мне – ведь я продукт брака их дочери с белым мужчиной?

Интересно, Уайпо и Уайгон до сих пор не изменили своего мнения? А может, папа именно поэтому и ушел отсюда – так как находиться с ними стало невыносимо.

Как мои родители собирались построить семью с таким количеством секретов? Это то же самое, что заложить дом на хлипкой земле над сетью траншей и молиться, что фундамент выдержит постройку. Неудивительно, что наша семья развалилась.

Мой телефон кратко звякает.

ОТ: axeldereckmoreno@gmail.com

КОМУ: leighinsandalwoodred@gmail.com

ТЕМА: (без темы)

Я нажимаю на письмо, и некоторое время оно загружается.

В поле для текста – ни слова. Только изображение, которое я раньше не видела. Акварель, нарисованная Акселем: на кухонной стойке сидит кошка и поворачивается усами к маминому подбородку.

Эти двое смотрят друг на друга так, будто в мире больше никого не существует.

76 Осень, десятый класс

Деревья изменились; многие из них уже избавились от коричневых оттенков. По нашему газону рассыпаны хрустящие частички осени. Воздух кусался – было на добрых десять градусов холоднее, чем я ожидала.

Декорации для Хэллоуина, казалось, захватили весь мир: чучела в поле, которое мы проезжали по дороге в школу; наклейки с привидениями, ведьмами и Франкенштейнами в каждом втором окне; резные тыквы, некоторые – со светящиеся свечами внутри.

Когда я вернулась домой тем холодным днем, то даже не взглянула на кошку на фортепианной банкетке. Мозг незамедлительно отправил этот образ куда-то на задворки сознания. Она была лишь очередной декорацией – существо такое черное, чернее не бывает; идеальное для ведьминого часа.

Я сняла куртку, и кошка вцепилась в нее. И вот тогда я наконец обратила на нее внимание.

– Эм, привет? – крикнула я в пустоту дома.

– Черт побери! – Что-то тяжелое стукнулось об пол. – Ай, черт. Ай, ай, ай.

– Пап? – Я удивилась тому, что он дома. Мы ждали его завтра утром. Я даже немного расстроилась; это означало, что я не смогу спокойно порисовать. Но я постаралась взбодриться, ведь он нечасто бывал дома по пятницам.

– Ли! – Папа обогнул угол коридора, и его лицо засветилось облегчением. – Ты как раз вовремя. Я уговорил маму съездить по делам, но она может вернуться в любой момент. Подойди помоги мне.

Он поманил меня в гостиную, где стояла, завалившись набок, странная геометрическая конструкция. Я помогла ему выравнить конструкцию, и он зафиксировал что-то на дне.

– Вот. Ну, как тебе?

– Э-э… Отлично? – Сооружение было выше меня. В нем находились платформы с ковриками и колонны, обернутые чем-то вроде веревок.

– Это игровая площадка. Для Мэймэй.

Я подняла брови.

– Для кого?

Кошка вдруг мяукнула, словно поняла, что мы говорим о ней.

– Это сюрприз, – сказал папа, беря животное на руки.

– Ты купил нам… кошку? – Я пыталась оправиться от шока. Он так много путешествовал, что мы устали запоминать его часовые пояса. Кто-кто, но уж точно не он должен принимать решение насчет домашних питомцев.

– Я подумал… Короче, я волнуюсь, что маме стало одиноко. Мне кажется, компания ей бы не помешала.

– А я? А ее ученики? Мы все так, пустое место?

– Ее ученики… – повторил папа со странным выражением на лице. – Ну да. – Он внезапно занялся кошачьим домом, хотя тот казался завершенным.

– Пап, ты что-то недоговариваешь.

– Хм-м? – невинно произнес он.

Я вспомнила маму, вечно усталую и изможденную, когда бы я ни пришла домой. Теперь я возвращалась на последнем автобусе – Нагори разрешал мне работать над портфолио для Kreis в кабинете рисования. Раньше после школы я прослушивала по крайней мере четыре занятия фортепиано, но в последнее время я приходила так поздно, что все пропускала.

Или пропускать было нечего?

– Она ведь еще преподает, да?

Папа не ответил.

Внутри меня так быстро закипел гнев, что я даже удивилась.

– Она перестала? Опять? А мне вы когда собирались сообщить?

И как вышло, что папа узнал об этом первым?

– Послушай, у нее непростой период…

– А ты откуда знаешь, какой у нее период? Ты едва бываешь дома, пап, – сказала я жестче, чем хотела.

Он заметно вздрогнул.

Я сложила руки на груди.

– Ей снова становится хуже. Ей нужна помощь.

Воцарилась продолжительная тишина. Наконец он произнес: