Ослиная порода. Повесть в рассказах

– Ой! Спасите! Помогите! Убивают! – истошно заорала тетя Айза, беспомощно размахивая руками. Мама стащила с нее кошку вместе с пучком длинных светлых волос, и Ксюша, воспользовавшись ситуацией, моментально исчезла.

– Тебе несдобровать! – предупредила меня родительница, подступая ко мне с недобрыми намерениями.

Пришлось оббежать круглый стол и на всякий случай взять в руки хрустальную вазу для самообороны.

Тетя Айза вытирала кровь, проступившую на царапинах, и плакала.

– Слава богу, глаза целы! Я могу видеть! – восклицала она. – А что ты, деточка, с кошкой делала?! Кошка – это ведь не футбольный мяч!

– Я учила ее ходить по потолку!

– Что ты делала?! – схватилась за сердце соседка.

– Мама сказала, что мир изменит тот, кто научится ходить по небу! Кошка стала пионером! Ее небо – потолок!

Тетя Айза вопросительно посмотрела на мою маму.

– Видишь? – отреагировала мама. – Что и следовало доказать – стопроцентный несгибаемый осел! Будет месяц жить без конфет!

Тетя Айза покачала головой, всхлипнула, пробормотала: «Сумасшедший дом!», потом махнула рукой и ушла.

«Ничего, – подумала я, – в следующий раз результат будет лучше!»

А мама, заметив хрустальную вазу в моих руках, примирительно сказала, как только за соседкой захлопнулась дверь:

– Ишь, притопала без спросу! Будет знать, как мешать научным исследованиям! – и подмигнула мне.

Последний полет

Ангел смерти представлялся мне изможденным мрачным духом, бродящим в своем полинявшем от времени одеянии, поверх которого был наброшен плащ с капюшоном, довольно модный в Средние века. Иногда он посещал ту или иную семью, принимая облик в зависимости от того, какой свет исходил из души человека. Посох, на который он опирался, устав от бесконечной работы, мог превращаться в жезл, в косу для скашивания травы, а мог быть и шваброй. Ведь согласитесь, если очень сильно стукнуть кого-то шваброй, он сможет увидеть мрачного ангела смерти.

– Почему ангел смерти один-одинешенек, а люди умирают миллионами? – спросила меня как-то Аленка.

Мы были на похоронах старушки в соседнем дворе. Всех пришедших проститься угощали бубликами и конфетками за помин ее души, а сама умершая лежала в гробу, обитом золотистым бархатом, в белых одеждах и немножко улыбалась уголками рта. Руки старушки были сложены на груди, как и положено по христианской вере.

Коля, забыв, что это похороны, весело скакал на одной ножке вокруг гроба, а я продолжала думать над Аленкиным вопросом. И вдруг меня осенило.

– Ничего ангел смерти не одинешенек! – громко заявила я. – Ангелов смерти на свете видимо-невидимо, поэтому они все и успевают. Это целое профессиональное подразделение!

Дети и взрослые вытаращили глаза, а мама, услышав сие философское высказывание, угрожающе нахмурила брови.

– Ешь лучше сладкое, – предупредила меня тетя Валя. – А то так и до ремня недалеко! Мать, чай, у тебя не железная! – и соседка протянула мне барбариску.

Похороны проходили по традиции: родные плакали и причитали, кто-то делал распоряжения, соседи разных национальностей толпились вокруг гроба, а сам гроб уже который час стоял на табуретках прямо рядом с подъездом жилого дома.

– Мусульман хоронят не так! – сообщил Ислам.

Этот мальчик жил в соседнем переулке и периодически подбегал с другим сорванцом из нашего двора Баширом за печеньем и бубликами.

– А как? – спросила я.

– Роют яму, делают в ней туннель, сажают покойника туда, обязательно лицом к Каабе[3], а потом закрывают досками и засыпают землей! Мне дядя рассказал!

И, взяв из эмалированного тазика, что стоял рядом с гробом, горсть конфет, Ислам убежал.

– Да уж, – задумчиво произнесла Аленка, – мы живем в разных домах и оказываемся в разных могилах!

– А лучше бы смотрели на звезды и жили вечно… – начала было я, но, увидев, что мама пытается незаметно подобраться, взяв в руки пояс от халата, предпочла отбежать.

Мы с Аленкой решили продолжить рассуждения на скамейке под кленами и ушли с похорон. Разговор вскоре сменился молчанием, потому что конфеты оказались вкусными, а передать свои чувства словами было сложно, мы знали только, что смерть – это страшно.

– Если человек умирает, надо плакать! – сказала вдруг Аленка. – Все плачут! Дедушки плачут, бабушки плачут, мамы и папы!

– А скажи взрослым в то время, когда они были маленькие, что на похоронах положено смеяться и танцевать, ведь смеялись бы, честное слово, – поделилась я предположением.

– Да, – согласилась подружка. – Танцевали бы! И всем бы было веселей.

Потом мы поехали на кладбище вместе с другими соседями, бросили по традиции горсть земли на могилу и позабыли об этом разговоре.

А через неделю пришел дедушка Анатолий.

– Галя умерла! Надо лететь в Ростов! – сообщил он.

Когда мне об этом сказали, я не знала, как реагировать: бабушка со мной нянчилась, шила мне платья, а теперь, говорят, она лежит мертвая и нужно ее хоронить. Хотела заплакать, но получилось как-то несерьезно, и, сев на скамейку, я задумалась о смерти, как о жизни, где все идет своим чередом.