Основания девятнадцатого столетия

При обсуждении знания я должен был вспахивать почву и го­товить основания в интересах понимания XIX века, потому что наши сегодняшние знания так тесно связаны с работой преды­дущих шести веков, так вырастают из них, что о настоящем можно судить только в связи с прошлым. Кроме того, там царит гений вечности: материал знания никогда не будет «преодолен», открытия никогда нельзя отменить. Колумб ближе сознанию на­шего века, чем своего собственного, а наука содержит, как мы видели, элементы, которые могут поспорить с самыми совер­шенными творениями искусства. Там продолжает жить про­шлое как настоящее. О цивилизации такое нельзя утверждать. Конечно, и здесь звено примыкает к звену, но предыдущие вре­мена несут нынешнее только механически, подобно тому, как отмершие известковые кораллы служат основой для новых по­колений. Правда, и здесь отношение прошлого к настоящему представляет большой академический интерес, и его исследова­ние весьма поучительно, но на практике общественная жизнь остается исключительно «современным» явлением: уроки про­шлого темны, противоречивы, не могут быть использованы, о будущем думается мало. Новая машина истребляет предыду­щую, новый закон отменяет предшествующий, здесь властвует мгновение со своей необходимостью и торопливость короткой жизни отдельного человека. Например, в политике. В «борьбе в государстве» мы обнаружили определенные крупные подвод­ные течения, действующие сегодня, как и тысячу лет назад, в них действуют общие расовые отношения, основные физиче­ские факты, которые в волнах жизненной борьбы многократно преломляют свет и поэтому проявляются во многих цветах, но тем не менее внимательный наблюдатель узнает их в их дли­тельном органическом единстве. Если взять собственно полити­ку, то мы обнаружим хаос пересекающихся и скрещивающихся событий, где решающее значение имеет случай, непредвиден­ное, непредсказуемое, непоследовательное, где рикошет геогра­фического открытия, изобретение ткацкого станка, открытие месторождения каменного угля, битва гениального полководца, вмешательство могущественного государственного деятеля, ро­ждение слабого или сильного монарха разрушает все достигну­тое в течение веков или же в один день возвращает утраченное. Так как византийцы плохо защищались против турок, погибает могущественная торговая республика Венеция. Так как папа римский отрезал Португалию от западных морей, они открыли восточный путь, и в результате произошел расцвет Лиссабона. Австрия теряет черты немецкой нации, Богемия навсегда утра­чивает свое национальное значение, потому что умственный и моральный нуль, Фердинанд II, с детства находится под влияни­ем нескольких иностранных иезуитов. Карл XII промчался в ис­тории как комета, умер 35-ти лет, но оставил свой след на карте Европы и в истории протестантизма. То, о чем мечтал богоборец Наполеон Бонапарт — преобразовать мир — осуществляет на­много основательнее простой, честный Джеймс Ватт, запатен­товавший свою паровую машину в том же самом году (1769), когда родился полководец... И собственно политика состоит из вечного приспособления, из вечных изобретений компромиссов между необходимым и случайным, между тем, что было вчера и что должно произойти завтра. «История унижает политику; к самому великому приводят обстоятельства», — свидетельству­ет достопочтенный историк Иоганн Мюллер.³⁶⁹ Она мешает но­вому, пока это возможно, и способствует ему, когда поток преодолеет ее сопротивление. Она торгуется с соседом за пре­имущества, грабит его, когда он слабеет, пресмыкается перед ним, когда он набирает силу. По ее совету могучий князь жалует леном знать, чтобы она избрала его королем или императором, а после этого поощряет бюргеров, чтобы они были на его стороне против дворянства, возводившего его на трон. Бюргеры верны королю, потому что они освобождаются от тирании думающего только об эксплуатации дворянства, но монарх становится тира­ном, как только больше нет сдерживающих его родов, и народ просыпается менее свободным, чем когда-либо. Поэтому он воз­мущается, обезглавливает своего короля и изгоняет его окруже­ние. Но теперь тысячекратно усиливается честолюбие, со свинцовой нетерпимостью глупое «большинство» возводит свою волю в закон. Повсюду господство мгновения, т. е. сиюми­нутной необходимости, сиюминутного интереса, сиюминутной возможности и в результате этого смена совершенно различных обстоятельств, которые хоть и относятся друг к другу генетиче­ски и могут быть представлены историком в своей последова­тельности, однако так, что одно современное событие уничтожает другое, как гусеница яйцо, куколка гусеницу, ба­бочка куколку. Бабочка в свою очередь тоже умирает, отклады­вая яйца, так что история может начинаться вновь.