Основания девятнадцатого столетия

В то время как указанные мистики и необозримое количест­во тех, кто думал так же, будь то протестанты или католики, ос­тались внутри Церкви, не подозревая, как основательно они подкопали с трудом воздвигнутое здание, существовали боль­шие группы мистиков, которые, возможно, во внутренней точ­ке зрения на сущность религии ушли не намного дальше, чем «Theologia deutsch» и Якоб Бёме, или как та святая Антуанетта Буриньон (Antoinette Bourignon) (1616-1680), которая хотела объединить все секты, отменив письменные учения и только с помощью подчеркнутой жажды Бога, или мужчины, которые выступили против всего церковного и священнического, про­тив догматов, Писания и таинств.

Так, например, Амальрих Шартрезский (Amalrich von Chartres) (ум. в 1209), профессор теологии в Париже, отбросил Ветхий Завет и все таинства, принимая только непосредствен­ное Откровение Бога в сердце каждого индивидуума. Отсюда возник союз «братьев свободного духа», как кажется, довольно непристойное и насильственное объединение. Другие, как Ио­ганн Вессель (1419-1489), благодаря большей умеренности до­бились больших успехов. Вессель стоит полностью на мистических позициях религии как внутреннего, присутст­вующего переживания, но в образе Христа он видит божест­венную движущую силу этого переживания, он совсем не хочет уничтожать Церковь, которая передала драгоценное за­вещание, он хочет очистить ее, уничтожив римские порожде­ния. Похожую позицию занимал Штаупитц, защитник Лютера. Такие личности, которые незаметно переходят в класс теоло­гов типа Вайклифа (Wyclif) и Гуса (Hus), являются предтечами Реформации. Мистика участвовала в Реформации в той степе­ни, в какой Мартин Лютер принадлежал ей в глубине своего сердца: он любил Экхарта и организовал первое печатное изда­ние «Theologia deutsch». Прежде всего его умеренное учение о современном преображении через веру невозможно понять без мистики. Но, с другой стороны, «фанатики» доставляли ему много огорчений и скоро растратили труд его жизни. Мистики типа Томаса Мюнцера (1490-1525), которые сначала ругались о «тихо ступающих реформаторах», а затем открыто возмуща­лись всеми светскими властями, принесли церковной реформе больше вреда, чем что–то другое. И даже такие благородные личности, как Каспар Швенкфельд (1490-1561), в результате того, что от созерцательной мистики перешли к практической церковной реформе, распылили силы и пробудили недобрые страсти.

Якоб Бёме, который спокойно остается в своей Церкви, но учит, что таинства (крещение и причастие) «не являются суще­ственными» в христианстве, делает больше. В сотне мест⁴⁸⁴ круг действия истинного мистика — во внутреннем, не наруж­ном. Так, например, мы видим, как в XVI веке вклад доброго протестанта, бродячего паяльщика Баньяна (Bunyan) и благо­честивого священника Молиноса (Molinos) был больше и дол­говечней для освобождения от узкоцерковных, холодно-исто­рических взглядов религии, чем целой толпы вольнодумцев. Баньян, который ни одной душе не причинил зла, большую часть своей жизни провел в тюрьме, как жертва протестант­ской нетерпимости. Мягкий Молинос, преследуемый иезуита­ми как бешеная собака, без слов подчинился наложенному на него инквизицией наказанию, столь суровому, что он от этого умер. Оба продолжают действовать, чтобы внутри Церкви под­нять умы расположенных к религии людей на более высокий уровень, тем самым было уверенно подготовлено отделение.

После того как я показал, как мистика разрушительно дей­ствовала на навязанные нам повсеместно негерманские пред­ставления, излишне говорить о том, какое бесконечно богатое влияние она всегда оказывала на строение нашего нового мира и нашего нового мировоззрения.