Основания девятнадцатого столетия

Мы несколько обогнали замечание Альфонсо Де Кандолле. Знание о нашем незнании ввело нас в неисчерпаемую сокро­вищницу природы и показало нам потерянный путь к вечному источнику всякого изобретения. Но сейчас мы должны пойти по тернистой тропе чистой философии и обнаружим, что тот же принцип точного разделения между известным и неизвест­ным и там окажет помощь.

Когда Локк анализирует свой разум, то он в определенной степени отказывается от самого себя, чтобы наблюдать себя как часть природы. Но, очевидно, здесь на пути есть непреодоли­мое препятствие. Чем он должен себя наблюдать? В конце кон­цов это природа, которая наблюдает природу. Правильность и значение этого соображения каждый сразу поймет. Но оно бу­дет плодотворным, если будет дополнено вторым соображени­ем, требующим некоторых размышлений. Приведем второй пример. Когда другой мыслитель среди первых исследовавших природу философов, Декарт, в отличие от Локка наблюдает не себя самого, но окружающую природу — от движения звезд до биения сердца только что вскрытого животного — и повсюду обнаруживает закон механизма, так что он учит, что в основе также и духовных и умственных явлений должно лежать дви­жение,⁵⁴⁶ то после некоторых размышлений понятно, что и здесь на пути то же препятствие, что и у Локка, и оно не дает возможности признать обязательную действительность заклю­чения, потому что мыслитель Декарт не стоит как выделенный наблюдатель, но сам является частью природы: здесь опять природа, которая наблюдает природу. Мы можем смотреть куда угодно, мы смотрим внутрь. Правда, если мы с евреями и с христианскими докторами Церкви приписываем человеку сверхъестественное происхождение, неестественную сущ­ность, тогда не возникает дилеммы, тогда человек и природа стоят напротив друг друга как Фауст и Елена и могут протянуть друг другу руку «через красоту, покрывающую трон». Фауст — действительно живой, человек, Елена, кажущаяся живой, кажу­щаяся говорящей и любящей — тень, природа.⁵⁴⁷

Это решающий момент: здесь отделяется мир от мира, здесь отделяется наука относительного от догматики абсолютного, здесь также (в этом не следует поддаваться самообману) рели­гия опыта навсегда отделяется от исторической религии. Если мы встанем на германскую точку зрения и постараемся понять вынужденную необходимость взгляда Декарта — лишь благо­даря которому естествознание возможно как взаимосвязанное целое, — то становится понятно следующее: Локк, который хо­чет анализировать собственный разум в его возникновении и функциях, сам является составной частью природы и, следова­тельно, также машина, он в некоторой степени подобен локомо­тиву, который хочет себя разобрать, чтобы понять, как он функционирует. Не следует считать, что такое намерение могло полностью удаться, потому что для того чтобы не прекратить быть, локомотив должен был бы оставаться в действии, он мог бы только то здесь, то там проверить часть аппарата, может быть, разобрать какую-то второстепенную часть, но главного он не мог бы затронуть, его знание было бы скорее описанием, чем проникновением, и это описание само (т. е. понимание локомо­тивом своей собственной сущности) не было бы исчерпывающим, представляющим предмет изображением, но было бы ограничено и определено конструкцией локомотива. Я понимаю всю шаткость такого сравнения, но если оно просто поможет, его достаточно. Мы видели, что когда Декарт смотрит за преде­лы, это значит просто самонаблюдение природы, т. е. смотреть внутрь, следовательно такое же возражение будет действитель­но и здесь. Отсюда ясно, что мы никогда не сможем разобраться, является ли объяснение природы как механизма исключительно законом человеческого ума или внечеловеческим законом.

Проницательный Локк тоже понял это и признается: «то, что могут охватить наши мысли по отношению к тому, чего они не могут охватить, является точкой, почти ничем».⁵⁴⁸

Читатель, который сможет проследить этот ход мыслей дальше, чего я, к сожалению, не могу сделать из–за недостатка места, думаю, поймет, если я выражу обобщение результата в следующей формуле: наше знание о природе (естествознание в самом широком смысле слова, включая научную философию) есть все более подробное изложение незнаемого.