Основания девятнадцатого столетия

Декарт выбрал для такого взгляда форму, которая имелась в его распоряжении, и очень наглядно представил основопола­гающее познание: обязательный механизм физической природы и обязательный не–механизм мыслящей природы. Эта точка зре­ния нуждается в дополнении. Локк, который не был механиком и математиком, мог прийти к нему скорее. Он также думал, что необходимо понимать душу как особую, отдельную сущность, однако она всегда стояла у него на пути, и как психолог — как научный дилетант, я использую это выражение без отрицатель­ного дополнительного значения — он не ощущает давления чисто научной и формальной тревоги Декарта. Это не такой глу­бокий ум, как Декарт, поэтому с самым невинным видом он из­влекает на свет вопрос: почему душа и тело не должны быть идентичны, мыслящая природа — расширенной, физической?⁵⁵⁵ Для не очень сведущего в философии читателя поясню: говоря строго научно, мышление дано мне только через личный внут­ренний опыт, всякое явление, также такое, которое я по анало­гии с большой уверенностью приписываю мышлению и ощущениям других людей, должно объясняться механически: это утверждение является непреходящей заслугой Декарта. Приходит Локк и делает очень тонкое замечание (которое я, что­бы сделать более наглядной связь, переношу из несколько сво­бодной психологической манеры Локка в научный образ мыслей Декарта): так как мы всякое явление — даже такое, ко­торое кажется происходящим из деятельности разума, можем объяснить, но из личного опыта знаем, что в некоторых случаях механизм сопровождается мышлением, кто нам докажет, что не в каждом физическом явлении присутствует мышление и что не каждый механический процесс может сопровождаться мыслями?⁵⁵⁶ Локк, очевидно, сам не подозревал, что он разру­шал этой идеей и к чему он открывал путь, потому что он про­должает различать две природы (как он мог не заметить, будучи разумным человеком?), но не мыслящую и физическую, но мыс­лящую и не мыслящую.⁵⁵⁷ Таким образом, Локк покидает эмпи­рическую область, область истинного естественнонаучного мышления. Потому что если я говорю о явлении, что оно «физи­ческое», то я говорю что–то, чему меня учит опыт, но если я го­ворю, что оно «не мыслящее», то я предицирую что–то, чего я никогда не смогу доказать. Тот же самый человек, который только что заметил, что мышление может быть свойством мате­рии вообще, хочет теперь различать между думающими и неду­мающими телами! Неудивительно, что обе ошибочные мысли абсолютного (и вследствие этого чисто материалистического) идеализма и произошедшего из символической гипотезы (т. е. чисто «идеального») материализма примыкают там, где Локк так сильно споткнулся. Однако сам Локк, в отличие от много­численных его последователей, в том числе и сегодняшних, не упал на том же самом месте, но с наивностью гения приступил к одному из своих самых блестящих достижений, а именно к до­казательству, что из немыслящей материи, даже очень подвиж­ной, никогда не может возникнуть мышления; это точно так же невозможно, полагает он, как из ничего будет что–то.⁵⁵⁸ Итак, как видим, здесь Локк выступает вновь полностью вместе с Де­картом (это значит, с основами строго научного мышления). Именно особый, индивидуальный ход мыслей Локка, при всей ошибочности,⁵⁵⁹ приобрел далеко идущее значение, потому что он был пригоден для разрушения последних остатков сверхъес­тественного догматизма и пробуждал вопрошающего природу философа к полному сознанию. Здесь он должен был либо пол­ностью отказаться идти дальше, посчитать свое дело полностью потерпевшим крушение и капитулировать перед абсолютиста­ми, или же охватить проблему во всей ее глубине, а это значило ступить на метафизическую почву.

Метафизическая проблема