Основания девятнадцатого столетия

И все же нам необходимы обобщения. Без них нет знания, поэтому до появления столь сильно ожидаемого историка культуры Бишо мы мечемся между неверными общими взгля­дами, которые сдвигают каждый отдельный факт в неверную перспективу, и правильными отдельными знаниями, которые мы не способны связать так, чтобы из этого получилось знание, т. е. обобщающее все явления понимание. Но я надеюсь, что предыдущее изложение, начиная с первой главы данной книги, дало нам достаточно материала, чтобы завершить наше пред­варительное построение временных мостов. Основополагаю­щие познания представлены настолько ясно и были рассмотрены с разных сторон, поэтому, думаю, могу не изви­няться за почти афористическую краткость.

Чтобы понять историю и вместе с этим значение нашего ис­кусства в последовательности времен и среди прочих явлений жизни, первым и непременным требованием является их рас­смотрение как целого, не выдергивая одно или другое — при­мерно как «область ремесленного производства» — и философствуя об этом отрывке.⁶³⁰

Где бы и как бы ни происходило творческое преобразова­ние данного нам природой внутреннего и внешнего материа­ла, там есть искусство. Поскольку искусство предполагает свободу и творческую силу, то оно требует личности. Произ­ведение, которое не несет печати особенной, отличительной индивидуальности, не есть произведение искусства. Лично­сти различаются не только физиономией, но и степенью, здесь (как и в природе) в определенной точке разница в степе­ни преобразуется в специфическое различие, так что мы впра­ве утверждать вместе с Кантом, что гений специфически отличается от обычных людей.⁶³¹

Нигде это так ясно не проявляется, как в искусстве, которое в произведении аутентичного гения становится в определен­ной степени второй натурой, и поэтому является непреходя­щим, его невозможно выдумать, объяснить, ему невозможно подражать. Однако в любой свободной, т. е. способной к ори­гинальности личности есть родство с гением. Это проявляется в тонком понимании искусства гения, в восторге, который оно пробуждает, в побуждении к творческим делам, в его влиянии на творческую деятельность людей, которые не являются ху­дожниками poprio sensu. Искусство гения не только живет в ат­мосфере художественной гениальности, но гений простирает свои корни до самых отдаленных областей, отовсюду впитыва­ет пищу и в свою очередь вновь несет повсюду жизненную силу. Я отсылаю к Леонардо и Гёте. Здесь просто видно, как ху­дожественная способность щедро изливается из тесных со­судов на каждое возделанное человеческим умом поле. При более внимательном рассмотрении не меньшее удивление вы­зывает то, что эти личности орошают свой дух из самых раз­личных, далеких друг от друга источников: питательная почва Гёте простирается от сравнительной остеологии до четкой фи­лологической критики еврейской Торы, Леонардо — от внут­ренней анатомии человеческого тела до строительства велико­лепных каналов, о которых Гёте мечтал в старости. Можно ли художественные способности таких людей измерять и давать наименования по их творчеству в рамках определенных шаб­лонов? Можно ли терпеть, когда духовные пигмеи слезают с дарвиновской пальмы, чтобы поставить их в рамки якобы «об­ласти искусства»?