Основания девятнадцатого столетия

Как видим, художник становится продуктивным, опираясь на образы, которые создал поэт своей фантазией. Несомненно, мно­гие художественные побуждения воздействуют на художника непосредственно, без передачи их пером поэта. Великолепный пример нам предлагается в уже упоминавшемся, почти безмер­ном влиянии Франциска Ассизского. Не следует забывать, что поэзия — не только написанное. Поэтическая творческая сила дремлет повсюду. «Настоящим изобретателем был всегда только народ; отдельный человек не может изобрести, он может только завладеть изобретением».⁶³⁵ Едва такая замечательная личность как Франциск исчезла, как народ создал из нее определенный идеальный образ и прославил его. К этому поэтическому образу примыкают Чимбауэ (Cimabue), Джотто (Giotto) и их последова­тели. Но данный пример далеко не исчерпан. Историк искусств, который как раз подробно изучал влияние Франциска на изобра­зительное искусство и скорее склонен преувеличивать это влия­ние, чем недооценивать, профессор Генри Тоде (Henry Thode), тем не менее обращает внимание на то, что это влияние только до определенной степени имело творческое воздействие. Такое ре­лигиозное движение пробуждает дремлющие глубины личности, но само по себе мало дает материала и еще меньше формы гла­зам. Чтобы изобразительное искусство Италии могло расцвести с полной силой, требовался новый импульс, и это было делом по­этов.⁶³⁶ Данте был тем, кто научил итальянцев создавать форму: в союзе с ним как раз в XIV и XV веках вновь обретенная поэзия древности. Не следует относиться к этому взгляду придирчиво. Художник миниатюр X века мог (чтобы свободно изобретать) стих за стихом присоединять к псалму. Впоследствии такой ил­люстратор мало ценится, требуется более свободное изобрете­ние. В каждой области искусства все больше вырастает самостоятельность художника, но мера самостоятельности обу­словлена степенью развития и силой всеобъемлющей поэзии.

В этот ряд можно поставить важный взгляд Лессинга, что по­этическое искусство и музыкальное искусство — единственное искусство, что лишь вместе они составляют собственно поэзию. Это отправной момент для понимания нашего германского ис­кусства, в том числе изобразительного. Кто оставит это без вни­мания, никогда ничего не сможет понять. К уже сказанному (с. 959 (оригинала.— Примеч. пер.)) необходимо небольшое допол­нение.

Германское музыкальное искусство

Везде, где мы встречаем у индоевропейцев развитое творче­ское поэтическое искусство, мы встречаем развитое музыкаль­ное искусство, тесно с ним слившееся. Хочу упомянуть лишь три черты арийских индийцев. Легендарный изобретатель наиболее частого у них вида искусства, а именно драмы, Бхарата считается одновременно создателем основ преподавания музыки, потому что музыка была в Индии интегрированной составной частью драматических произведений. Лирические поэты сопровождали свои стихи мелодией, а где они этого не делали, то по крайней мере добавляли, в какой тональности следует произносить каж­дое стихотворение. Эти две черты достаточно убедительны, тре­тья наглядно показывает развитие техники. Принятое раньше во всей Европе обозначение шкалы до, ре, ми и т. д. произошло из Индии и было передано иранцами. Мы видим, как тесно пере­плелось музыкальное искусство и поэтическое искусство и ка­кую роль в жизни играло знание музыки.⁶³⁷

О музыке эллинов мне нет необходимости добавлять что–то. Гердер сказал: «У греков поэзия и музыка были одним произведением, одним цветком человеческого ума»,⁶³⁸ и в дру­гом месте: «Греческий театр был пением; для этого все было устроено; кто этого не слышал, тот ничего не слышал о грече­ском театре».⁶³⁹ И наоборот, там, где не было поэтического ис­кусства, как у древних римлян, совсем не было музыки. В по­следние часы они получили суррогат того и другого, Амброс называет особенно характерным то обстоятельство, что глав­ным инструментом римской музыки была свирель, у индийцев же с древних ведических времен арфа, лютня и другие струн­ные инструменты составляли основу: этим все сказано. Ам­брос сообщает, что римляне никогда не требовали от музыки больше, чем чтобы «ее хорошо было слушать и она должна ус­лаждать ухо» (примерно такая же точка зрения большинства наших сегодняшних литераторов и эстетиков красивой музы­ки), они никогда не умели понимать высокое духовное значе­ние, которое все греки (художники и философы) придавали именно этому искусству. Так, они имели печальное мужество писать оды (т. е. песни), которые не были предназначены для пения. В более поздние времена императоров в музыке и в дру­гих вещах (с. 183 (оригинала (прим. переводчика)) пробудился интерес к технической виртуозности и бесцельному дилетан­тизму; это дело проникающего хаоса народов.⁶⁴⁰