Основы человечности для чайников

Ксюха склонилась над Людвигом. В последнее время его кожа почти всегда была горячей, поэтому сейчас, на контрасте, показалась совершенно ледяной. Только грудь поднималась и опускалась, показывая, что он еще жив и дышит.

Ладно, в тот раз ведь все прошло. Значит, и в этот пройдет. Надо просто утащить Людвига отсюда, вернуть в Дом и немного подождать.

Так себе утешение, но во второй раз уже не настолько страшно. И сок в холодильнике есть. И шоколад. И даже гематоген (если этот ненасытный его еще не сожрал).

Но первым делом Ксюха убрала на место злополучную тетрадку. Страница с сигиллой была еще теплой, но на первый взгляд ничем среди прочих не выделялась – если специально ее не открывать, конечно.

Потом Ксюха припомнила многочисленные просмотренные и прочитанные детективы и аккуратно вытерла отпечатки пальцев со шкафа и дверной ручки. Хотя Диана, если придет, все равно учует. Но почему она должна прийти? Они же расстались. А без нее Тимур ничего не заметит. Даже слабый запах горелой бумаги почти выветрился. Или Ксюха просто к нему принюхалась? Квартиру проветрить, что ли? Или так сойдет?

Сойдет, наверное…

Ксюха вздохнула и вернулась к Людвигу. Села рядом, погладила по голове. Снова убедилась, что дышит.

Жесты получались медленными, заторможенными. В груди скреблась тревога, а компанию ей составляло мерзкое чувство вины. Ведь это была ее идея – добыть тетрадку. Вот и добыли на свою голову. Молодцы! А дальше что делать?

Понятно, что: махнуть обратно в Дом.

Но это же не решит проблему, а решить ее все-таки хотелось. А еще больше – чтобы кто-то умный и сильный пришел и решил. Объяснил, как надо поступить, взял ответственность на себя, сказал: «Иди ты, Ксюха, отдыхать. Ты молодец, все правильно сделала, а теперь взрослые люди сами разберутся».

Один взрослый людь сейчас рассказывал шестиклашкам про крещение Руси и знать не знал, что в нем нуждаются. Второй взрослый не-совсем-людь лежал на полу и временами вздрагивал, будто силясь вырваться из затянувшегося ночного кошмара.

– Тихо, тихо. – Ксюха запустила руку ему в волосы, почесала за ухом, как иногда делала с волком.

Людвиг снова вздрогнул, но задышал ровнее. Или просто показалось.

А потом…

Превращение, как и всегда, произошло мгновенно и удивительно естественно. Только что на полу лежал бледный, осунувшийся человек – и вдруг его место занял крупный серый волк с синими глазами. И глаза эти были открыты.

Ксюха даже удивиться не успела, а волк уже вскочил, встряхнулся, уставился на нее в упор – и зарычал.

А такого в прошлый раз не было! Вообще никогда не было такого, чтобы Людвиг рычал. Казалось, он в принципе не способен на агрессию ни в одной из ипостасей. Но сейчас волк вздернул верхнюю губу, обнажая клыки, и издал отчетливый угрожающий рык.

– Эй, ты чего? – спросила Ксюха. Голос дрожал. Хотелось верить, что от неожиданности, но, кажется, все же от страха. Сложно не испугаться, когда понимаешь, что заперта в чужой квартире с диким животным, и это не маленький безобидный тушканчик. – Людвиг, успокойся, это я. Что случилось?

Волк подался вперед и клацнул зубами.

Не дотянулся.

Но не потому, что Ксюха быстро и ловко отпрыгнула (она, конечно, попыталась, но врезалась в журнальный столик, свернула с него потрепанный ежедневник, запнулась о собственную ногу, да так и застыла, боясь лишний раз пошевелиться), а потому, что в волчьем обличье Людвиг чувствовал себя ничуть не лучше, чем в человеческом. От резкого движения его повело в сторону, и мощные челюсти вхолостую схватили воздух.

– Да что с тобой?

Волк упрямо вскинул голову. Глаза у него были мутные, лапы заплетались, и стоял он разве что чудом. Но рычал.

Ксюха поискала взглядом хоть какое-нибудь оружие, но в пределах досягаемости оказалась только деревянная мисочка с орехами, стоявшая все на том же столике. Орехи были грецкие, но чищенные. Даже не пошвыряться толком!

Поэтому, когда Людвиг попытался шагнуть вперед, Ксюха кинула в него всю миску. Целилась в морду, но промахнулась: миска только вскользь мазнула по уху и укатилась в дальний угол, зато орехи разлетелись широким веером и попали по всему подряд – и по волку, и по стенам, и по окну, и даже немножко по самой Ксюхе.

Волк отпрянул от неожиданности, осел на задницу и растерянно поскреб лапой ухо. В глазах на мгновение появилось осмысленное выражение.

И исчезло.

И появилось снова.

– Людвиг, это я! – Ксюха осторожно сдвинулась с места.

Не в приступе храбрости, а в попытке обойти столик и оказаться подальше от сбрендившего волка.

Впрочем, сейчас волк выглядел не сбрендившим, а удивленным, даже ошарашенным.

Он моргнул, коротко взвыл, прижался мордой к полу и накрыл нос передними лапами, словно придавил. Словно сам себе запрещал открывать пасть и показывать клыки в присутствии Ксюхи. Словно сам с собой боролся – и отчаянно боялся сам себе проиграть.

Это выглядело странно.

Это выглядело страшно.

Это выглядело настолько болезненно, что Ксюха едва поборола желание броситься к Людвигу и обнять его.