Подобный аспект как существенный в понимании личности отметил Днепров в книге, посвященной анализу внутреннего мира героев Достоевского. Ученый еще категоричнее утверждает: «Достоевский подходит к человеку не со стороны простоты, а со стороны сложности… Писатель находится в оппозиции к идее простоты». Обнажая и выявляя противоречия в сознании героев и их поведении, Днепров исследует качественный характер этих противоречий, показывая, что в одних случаях они являются показателем нравственной многосоставности, когда доброе не исключает злое; в других – психологической сложности, в частности соединения сознательного и неосознанного, когда в поведении и настроении возникают неожиданности («вдруг»), при этом неосознанное обусловливается не только сексуальными мотивами, как у Фрейда. Как подчеркивает исследователь, на примере героев Достоевского можно наблюдать разные формы сознания и разные стадии бессознательного. Словом, внимательный взгляд может увидеть у Достоевского чрезвычайно разнообразные грани внутреннего мира личности, знание которых необходимо сегодня. Отсюда характер психологизма, который Днепров называет угадывающим, умозаключающим. Отсюда же потребность в аналитическом подходе к рассмотрению героев.
Глубокий анализ подобных особенностей на стилевом уровне позволяет Гиршману уточнить и определить их как «сосуществование и совмещение противоположностей» или «соединение и несоединимость предельных противоположностей». Совмещение предполагает, с одной стороны, противопоставление, с другой – «принципиальное двуединство», предельное напряжение противоречий, но не их разрешение. Причины такого явления кроются, по мнению ученого, в «кризисной структуре человеческого сознания», в «коренной ситуации самой жизни», «во всеобщей трагедии человеческого бытия и человеческого сознания», как их воспринимает Достоевский. Итак, многие исследователи задумывались над специфическими качествами личностного мира в романах Достоевского и по-своему трактовали их.
Продолжая основной ход нашей мысли, напомним, что в предшествующем анализе мы тоже пытались объяснить и интерпретировать те сложности и противоречия, которые поражают в героях Достоевского, но не ради поиска самих этих противоречий, а ради выяснения того, насколько они влияют на тип личности, на ее отношения с миром, на характер ситуации и тем самым на структуру романа.
Очевидно, стоит еще раз подчеркнуть их многообразие и напомнить, что мы находим противоречия не только между социальным и антисоциальным, но также в мыслях и идеях героев, в их нравственном складе, противоречия между идеями и нравственностью, между мыслями и действиями, между нравственно окрашенными представлениями и психологическими порывами.
Результаты такого анализа приобретают теоретический смысл, подтверждая необходимость аналитически дифференцированного подхода к рассмотрению личности в произведениях Достоевского и в романах вообще, а также учета реальной сложности человеческой личности, исследование которой в художественном творчестве отличается от научного, но, по словам В.Д. Днепрова, «во многих случаях обладает не меньшей силой доказательности», чем в научных сочинениях, благодаря чему его результаты могут быть использованы для дальнейшего построения теории личности вообще, особенно если учесть, что в последнее время открытия и обобщения нередко рождаются на стыке различных областей знания.
Во всех отмеченных особенностях видится еще одна грань новаторства Достоевского в сфере освоения романа, но она тоже соотносится с традицией, наметившейся ранее и продолженной впоследствии. Что касается предшествующего опыта, то о Пушкине уже говорилось словами Благого. Если иметь в виду последующий опыт русской литературы, то любопытны наблюдения Есина[60]
над творчеством Чехова, у которого тоже воспроизводятся всякие неожиданности, т. е. мысли и поступки, возникающие «почему-то», «как-то вдруг», что свидетельствует о существовании и у него того подхода к личности, который был возведен в принцип Достоевским.Размышления о структуре личности и ее понимании Достоевским с еще большей необходимостью подводят к рассуждениям о роли монологизма и его качестве в романах писателя. Разговор на эту тему невозможен без учета позиции Бахтина, чьи идеи неоднократно подвергались критическому осмыслению со стороны ряда ученых – Г.Н. Поспелова, Л. Шубина, В.Д. Днепрова, Г.М. Фридлендера, Д.Д. Благого, Д. Кираи, В.Е. Ветловской и др. При этом многие оспаривали получившую у нас за последнее время широкую популярность концепцию «полифонизма» – «многоголосия». Оспаривали по-разному.