Читаем Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. полностью

Противоположный характер развития балладного сюжета наблюдается в поэзии представителей «авангардной» парадигмы (А. Цветкова, Л. Лосева, Д. Пригова и др.). Им также интересна тема смерти и бессмертия. Однако мистическая составляющая складывается не в попытке заглянуть в мир иной, постичь его тайну, а в создании иронического отношения к смерти. Особая роль субъекта речи, ведение повествования от лица покойника, его пародийно-ироническая репрезентация событий позволяет говорить о выстраивании субъективно-авторского видения балладного сюжета, привнесении в него новых экспериментальных мотивов и образов, создании собственной мифологии творчества, далеко уводящего современный балладный стих от традиционных сюжетов романтической баллады. В таких стихах прежде всего исчезает мистическая составляющая загробного мира. Используя инфантильный стиль, ломая все грамматические и синтаксические правила, поэты-авангардисты передают смерть языка, которая напрямую связана с вымиранием Страны. Отсюда актуализация в балладных стихах темы поэта и поэзии: смысл творчества трактуется как преодоление смерти и распада.

Отметим также, что христианское понимание мира выделяется на общем фоне авангардной поэзии в балладах Т. Кибирова, в чем-то сближающегося с традиционными лириками. Литературная игра с жанровым каноном баллады является главным отличительным приемом поэта-постмодерниста. Если на раннем этапе творчества для него основополагающей задачей было пародирование идеологических основ советской действительности: быта, уклада, сознания советского человека, то в первые десятилетия XXI в. поэта волнует нравственно-этический облик современника, который все чаще утрачивает представление о христианских ценностях. Характер поэтических задач резко меняется в новых балладах Т. Кибирова. Поэтическая игра с ее жанровыми канонами направлена прежде всего на утверждение нравственной основы современного человека.

В «Балладах поэтического состязания в Вингфилде» (2002–2005) современный поэт вступает в поэтический диалог с ярчайшим поэтом эпохи Средневековья Ф. Вийоном и немецким философом Ф. Ницше. Так, «Баллада виконта Фогельфрая» – это своеобразный поэтический диалог с «Балладой поэтического состязания в Блуа» Ф. Вийона. Т. Кибиров своим произведением словно вступает в поэтическое состязание. Он играет с твердыми жанровыми канонами средневековой баллады: создает текстомузыкальную форму, которая включает в себя три восьмистрочные строфы и один четырехстрочный посыл на одинаковые рифмы с постоянным рефреном в конце строфы, а также использует дидактические амплификации. Современного автора сближает с поэтом-предшественником всеохватывающая пародийность, самоирония, разрушение твердых жанровых канонов. Т. Кибиров сквозь призму иронично-пародийного текста, ориентированного на канонические признаки средневековой баллады, создает прежде всего образ современного человека, лишенного духовного начала, который ощущает себя сверхчеловеком, Творцом. Скрываясь за маской дидактика, современный поэт утверждает простые христианские ценности, которые так необходимы человеку эпохи рубежа XX–XXI вв.

Поэты-авангардисты разрабатывают вариант, условно говоря, «баллады», в которой остается лишь маркировочный заголовочный комплекс. В данном случае, как нам кажется, следует говорить не о возрождении балладной традиции или ее обновлении, но скорее о ее деконструкции. По сути, все несложные и, пожалуй, семантически малопродуктивные эксперименты поэтов-авангардистов связаны с игрой хорошо известными формами, что манифестируется через языковые трансформации.

Заключение

Одной из наиболее актуальных проблем отечественного литературоведения является проблема жанровой динамики. Современная поэзия, отличающаяся многообразием творческих практик, жанровым синтезом, не в меньшей мере, чем проза рубежа XX–XXI вв., требует углубленного изучения жанровой системы. Сегодня поэты активно используют в своем творчестве неканонические жанровые формы как более гибкие, способные синтезировать родовые признаки, что позволяет наиболее репрезентативно передать многомерную картину современной действительности. Этим критериям наиболее ярко соответствует жанр баллады, определяемый как «гибридный» лиро-эпический жанр.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука