Особое мнение

– Однако усилий к этому он приложил немало, – возразила Джоан. – Поэтому местные и бросились уничтожать все следы его существования.

Худ согласно кивнул.

– Если бы не «Таймс», – продолжала его жена, – мы, наверное, даже не заподозрили бы, что до войны на Земле существовал политик по имени Бенни Чемоли. Мы перед этой газетой в неоплатном долгу. Местные либо забыли о ней, либо не смогли до нее добраться. Очевидно, спешили так, что даже за десять лет всего не учли. Полностью ликвидировать следы глобального политического движения, особенно если его глава в финальной стадии сумел захватить абсолютную власть, задача нелегкая.

– Невыполнимая, – поправил ее Худ.

«Замурованный склад в задней части бакалейной лавки старого грека… и этого оказалось довольно, чтобы выяснить все необходимое. Теперь дело за подчиненными Дитриха. Если Чемоли жив, его со временем отыщут, а если мертв… ну, насколько я знаю Дитриха, убедить его в этом будет непросто, и до тех пор он поисков не оставит».

– Одно во всем этом хорошо, – рассуждала Джоан. – Множество ни в чем не повинных людей избавлены от подозрений. Дитриху уже не до них, он Чемоли займется вплотную.

«Вот именно», – подумал Худ.

В этом и состояло самое главное. Теперь центаврианской полиции хлопот хватит надолго, а всем остальным, включая сюда и ЦАРГ с амбициозной программой рекультивации, это только на пользу.

«Пожалуй, если бы Бенни Чемоли не существовало, – внезапно подумалось Худу, – его поневоле пришлось бы выдумать».

Странная мысль… интересно, с чего она вдруг пришла в голову?

Изрядно удивленный, Худ вновь пригляделся к портрету, стараясь по внешности составить как можно более полное впечатление о человеке в целом. Вот, скажем, голос, манера разговора… не дорвался ли Чемоли до власти при помощи зажигательных речей, подобно бесчисленным демагогам прошлого? А письменные труды? Возможно, образчики где-нибудь да найдутся. Возможно, отыщутся даже пленки со звуковыми записями его выступлений, его подлинного голоса… а может, чем черт не шутит, где-нибудь сохранились и видеозаписи? Да, да, рано ли, поздно, но на свет все это выплывет, вопрос лишь во времени…

«И тогда мы сможем испытать на себе, почувствовать, каково это – жить в тени подобного человека», – мысленно подытожил Худ.

На столе зажужжал аппарат прямой связи со штаб-квартирой полиции, и Худ, прервав размышления, поднес к уху трубку.

– Работаем с греком, – сообщил Дитрих. – Под спецпрепаратами он сделал ряд признаний. Возможно, его показания интересны и вам.

– Разумеется, – подтвердил Худ.

– Итак, – заговорил Дитрих, – по его словам, он стал сторонником Чемоли семнадцать лет назад. Настоящий ветеран Движения. Поначалу, пока Движение оставалось малочисленным, относительно беззубым, его члены собирались дважды в неделю в заднем помещении его бакалейной лавки. Оставшийся у вас фотоснимок – я его, разумеется, не видел, но Ставрос, наш достопочтенный грек, о нем упомянул… так вот, этот портрет давно устарел, ныне среди правоверных в ходу около полдюжины других, поновее, однако Ставрос сохранил его из сентиментальных побуждений. В память о былом. После того как Движение окрепло, набрало силу, Чемоли перестал появляться в его бакалее, и лично наш грек с ним более не встречался. Остался преданным членом Движения, исправно платил взносы в общую кассу, однако вся его деятельность приняла куда более абстрактный характер.

– А что же с войной? – спросил Худ.

– Незадолго до начала войны, во время серьезного экономического спада, Чемоли сумел совершить переворот и захватить власть здесь, в Северной Америке, организовав многотысячный марш на Нью-Йорк Сити. Миллионы людей потеряли работу, и их поддержка стала для него прекрасным подспорьем. Далее он, пытаясь решить экономические проблемы при помощи агрессивной внешней политики, вторгся в ряд латиноамериканских республик, находившихся в сфере влияния Китая… с этого, видимо, все и началось, но, к сожалению, общую картину наш Ставрос представляет себе довольно смутно. Пробелы придется заполнять по ходу дела, со слов прочих энтузиастов – тех, что помоложе. В конце концов, Ставросу уже за семьдесят.

– Надеюсь, вы не собираетесь отдать его под суд, – заметил Худ.

– О, нет-нет, что вы. Он – всего-навсего ценный свидетель. Расскажет нам все, что сумеет, и тихо-мирно вернется к торговле луком и консервированным яблочным пюре. Сам по себе он безвреден.

– Ну, а Чемоли войну пережил?

– Да, – подтвердил Дитрих, – однако с тех пор минуло десять лет. Жив ли он сейчас, Ставросу неизвестно. Я лично полагаю – да, жив. Из этого мы и будем исходить, пока не убедимся в обратном. Иначе в нашей работе нельзя.

Худ, поблагодарив его, повесил трубку.

Едва он отвернулся от аппарата, снизу донесся глухой, басовитый рокот. Гомеогазета вновь возвращалась к жизни.

– Для очередного выпуска еще не время, – заметила Джоан, поспешно взглянув на циферблат ручных часиков. – Стало быть, снова экстренный. Восхитительно, правда? Чудеса, да и только! Жду не дождусь… скорей бы прочесть, что там, на первой странице!