Осоковая низина

Затем замесила тесто, нарезала сала и луку. Субботний вечер Алиса хотела встретить пирогами. Но ее все не покидала мысль о сапожнике. В чем мог он упрекнуть ее! Как он сам жил? Переспит с одной девицей, потом с другой, с третьей. Эрнестина недавно говорила, будто у него что-то с Женей. Кто знает, на самом ли деле это так, но то, что он девушке не дает проходу, все знают. И чем строже Алиса осуждала сапожника, тем сильнее одолевали ее сомнения: что скажут люди, когда она разведется с Петерисом и выйдет за Артура? Не сочтут ли ее такой же потаскухой, как и тех, что путаются с горбуном?

Вечером пришел Артур. Робко улыбаясь, поблагодарил за уборку, спросил, что Алиса сегодня делала. Она ответила несколькими фразами и замолчала. Зато Эрнестина пригласила парня к столу, угостила пирогами. Артур сидел на кухне долго, разговор вела Эрнестина: то, что Артур станет садовником у госпожи Винтер, было ей не безразлично. Она рассказала Артуру много интересного и полезного о работе садовника, о госпоже Винтер и о самом генерале.

В ночь на воскресенье Алисе приснился сон. Они с Артуром, взявшись за руки, шли по улице Буллю, к илгуциемской пристани. Оба очень радовались тому, что будут жить в коричневом деревянном доме. Причалил пароходик, они вошли на палубу и, стоя на самом носу, смотрели, как течет Даугава. Затем направились на рынок. Кругом были палатки, как на ярмарке, и в одной из них сидел Петерис, прибивал подметку к старой туфле и плакал. Люди на рынке смотрели на Петериса, Алису и Артура. Вдруг она заметила, что руки Петериса в крови, словно он только что зарезал свинью. А все начали показывать на Алису пальцами и кричать: «Ступай к сапожнику!» Артур взглянул на Алису, как на чужую, и безразлично ушел прочь. Алису охватил ужас. Она хотела крикнуть, чтобы Артур обождал ее, но язык ее не слушался, с большим трудом она выдавила из себя несколько невнятных слов.

И проснулась.

— Что с тобой, детка? Почему ты кричала?

— Ничего. Так просто…

— Спи, еще рано…

Но уснуть Алиса уже не могла. Думала о Петерисе, о том, как скажет ему о разводе, если он приедет сегодня с ее вещами, — и приедет ли вообще, — не придется ли ей самой идти за ними, и какое тогда будет лицо у Лизеты… И чем лихорадочнее она думала, тем больше боялась этой встречи, и тем настойчивее становилось желание бежать. Бежать из этой комнаты, из этого коридора, из имения, от всех, кто мог бы показать на нее пальцем. И Алисе становилось все яснее, что единственное надежное место, куда она может убежать, где никто не упрекнет ее в неверности, где ее оставят в покое, «Апситес».

Окончательно осознав это, Алиса с нетерпением стала ждать пробуждения Эрнестины.

— Я все решила: я возвращаюсь к Петерису.

Эрнестина смотрела на Алису и долго молчала.

— У меня нет больше сил. Поступай как знаешь.

Алиса оделась и зашла к Артуру.

— Я пришла сказать…

Но потупленные глаза Алисы и ее дорожный вид уже все сказали.

— Вы понимаете, что вы сейчас делаете? Понимаете, что уже никогда не вырветесь оттуда?

— Для меня нигде больше места нет.

— Останьтесь! Прошу вас, останьтесь!

— Да на что я вам — замужняя, больная. Есть ведь молодые и…

— Алиса!

— Я сама испортила себе жизнь, и никому ее уже не исправить.

— Если вы не хотите, чтобы мы жили вместе… Все равно! Только не возвращайтесь! Вы предаете… Не меня… саму себя.

— Я должна вернуться. Я не смею отнимать у ребенка отца.

От этих слов Артур съежился, словно его ударили. В глазах что-то погасло. Он не сказал больше ни слова.

А когда спустя две недели Алиса приехала к матери, на обед не было ни лакомых блюд, ни гостей, не было и радости свидания. Эрнестина осунулась и как-то вдруг постарела. Голос и глаза потускнели. Когда Алиса, повязав платок, подошла к матери проститься, Эрнестина устало взглянула на дочь:

— Скажи ему, что я дам эти деньги.

— Мамочка! Нет!

— Я дам. Чтобы он не смел попрекать тебя.

Всю дорогу у Алисы было ощущение, будто у нее кто-то умер.

Петерис сделал еще один шаг к собственной земле. Хоть «Прерии» и были записаны на Эрнестину, он не сомневался, что хозяином будет сам: теща осталась жить в имении и никакой аренды не требовала. Он не прольет больше ни одной капли пота, стараясь для других, отныне он работает на себя.

В «Прерии» Виксны собирались переезжать на юрьев день, потому что пока еще там жил Симсон и его арендатор, но Петерис уже в начале апреля стал хлопотать на новой земле: опять начал с заросших кустами залежей, как девять лет тому назад в «Апситес». Он отвез на новое место плуг, борону и кое-какие вещи, которые никто не стал бы красть. Сено и семенное зерно Петерис перевозить побоялся.

Алиса в последнее время опять чувствовала себя хуже: кололо под лопатками, одолевали бессилие и какое-то странное безразличие. Ночью спалось плохо, а днем клонило в сон. Петерис несколько раз заставал ее в хлеву дремлющей.

— Ты должна сходить к врачу, — сказал он.

— У меня ничего не болит.

— Запустишь — хуже будет. Опять придется в санаторий ехать. А чем платить станешь, когда денег нет?