Остаюсь с тобой

Алесич не любил без нужды шататься по магазинам. И сейчас был рад, что Катя не потащила его с собой. Он достал чистую тряпочку, протер лобовое стекло. Потом пощупал диски колес — не нагрелись ли? — нагнувшись, глянул на коробку передач, на задний мост.

— Иван! — послышался громкий Катин голос.

Алесич оглянулся. Катя стояла на крыльце и махала рукой, звала к себе. Неторопливо направился к магазину.

— Да быстрей ты, — поторопила Катя и, вбежав по ступенькам вниз, подхватила мужа под руку, потащила за собой. — Пойдем, посмотришь, какой чудесный магазин. Один костюм висит красивый-красивый. Если подойдет, возьмем.

— Зачем мне костюм? У меня есть.

— Посмотришь этот…

Как ни отказывался, как ни упирался Алесич, все же пришлось померить костюм. Посмотрел на себя в зеркало и не поверил, что это он, Алесич, такой гордый, самонадеянный.

— Лучше купила бы курточку в машине ездить, — попробовал отказаться. Куда мне ходить в таком?

— Как куда? Сегодня пойдем в кино.

— Отобьют меня зуевские бабы…

— Не бойся, не отдам. — И, обращаясь к продавцу, сказала: — Будем брать, заверните… У вас куртки мужские есть?

Продавщица — молоденькая девчонка с накрашенными губками и подведенными глазками — принесла несколько курток. Легкую, летнюю, и на меху.

— Берем две. Летнюю и теплую. Такие не всегда бывают в продаже.

Катя купила ему две белые рубашки, пестрый галстук, хотела купить еще чехословацкие туфли, но не хватило денег. Алесич не перечил жене. Понимал, что нет смысла перечить. Катя была как одержимая, не хотела ничего слышать. Он молча стоял с покупками в руках, ждал, пока она рассчитается.

— Ну, что насупился? — весело спросила она, выходя из магазина. Глаза ее светились неподдельным счастьем.

— На что жить будем? До зарплаты еще…

— Ты забыл, что я работаю в столовой? — засмеялась Катя. — Как-нибудь прокормлю.

Когда сели в машину, Алесич с места погнал ее на большой скорости посередине дороги, по тряскому булыжнику. Катя искоса посмотрела на него, усмехнулась:

— Не гони так, а то растрясешь, и некого будет возить в лес дышать азончиком…

У подъезда Алесич подождал, пока выйдет жена, поднес покупки к дверям, вернулся, отъехал на площадку, снял «дворники», — ему советовали делать это опытные частники, мол, крадут, — запер дверцы на ключ. Вдруг его позвала Катя. Она стояла на балконе второго этажа, держа в руке какую-то бумажку.

— Иван, здесь записка.

— Бросай, — подошел поближе.

— И в воскресенье не дают покоя, — скомкала бумажку, швырнула ее вниз.

Алесич прочитал наспех написанные карандашом каракули:

«Дорогой Алесич. Мы бригадой срочно поехали на триста пятую. Менять электронасос. Когда кончим, не знаем. Может, в воскресенье. В понедельник обещали отгул, выходить во вторник. Понятно? Тарлан Мустафаев».

— Поедешь? — спросила Катя.

— Надо глянуть. А то скажут…

— Откуда они знают, что ты дома?

— Я знаю.

— Перекусил бы хоть…

— Я быстро. На ужин приеду. Не скучай, — помахал рукой, вернулся к машине. «Дворники» не стал ставить на место, рассудив, что погода ясная, да он и вообще через час-два вернется.

Вырулив из переулка на главную улицу, почти пустую в выходной день, сразу же набрал скорость. По шоссе погнал машину еще быстрее. Первый раз он сидел за рулем, когда в машине никого не было. Поезжай, как хочешь. Никто тебе не помешает, ты сам хозяин скорости, хозяин дороги, простора! От сознания этого было радостно на душе. Такую радость он переживал, кажется, впервые. О ней не расскажешь, ее надо пережить. Он обязательно научит водить машину и Катю, а потом сына, если будет у них сын, а родится дочь, то и дочку!

Узкое шоссе стремительно расширялось перед самой машиной, бросаясь под колеса. Мотора не было слышно, только свистел-завывал ветер и шуршали шины. Когда Алесич увидел березы и сосну без вершины, то пожалел, что так скоро доехал. Хотелось еще лететь и лететь, слушать завыванье ветра и шуршанье шин. Он сбросил газ. Машина так разогналась, что не затормози Алесич вовремя, проехал бы мимо поворота на триста пятую скважину. По проселочной дороге закачался на тугих рессорах, как в детской люльке.

Миновав лесок, увидел у скважины подъемный агрегат и рабочих. Они опускали трубы. Их осталось совсем мало. Чуть поодаль стоял вахтенный автобус. Алесич оставил машину на дороге, сам подошел к бригадиру.

— Извини, дорогой, что побеспокоили, — соскочил на землю Тарлан Мустафаев, опустился на корточки, сморщился: — Пересидел… Совсем, понимаешь, сомлели. Не спали ночь, хотели к утру кончить, понимаешь? Да не успели, еще и день прихватили. Но скоро конец. Можно было и не ехать.

— Если бы знал… — Алесичу стало неловко, что здесь обошлись без него. — Ездил к матери, только вернулся, а тут записка. Прочитал и сразу сюда.