Останови моё безумие

- Что меня отличает от инвалида? – начинаю раздражаться я. – То, что у меня есть ноги и руки, я могу ходить, и почти независима в физическом плане? Это? Это, делает меня дееспособной. – Я не знаю, сколько мы просидели с Владом в оглушающей меня тишине, прежде чем я сорвалась и начала выплёскивать весь накопившийся негатив на него. ОН. Больше всего меня выводило из себя Его поведение. Я не понимала его, единственное, что смогла выяснить - это свою очередную ошибку, брат не противился меня, но его отношение ко мне изменилось, я это чувствовала, но что это значило, я не знала.

- Прекрати, пожалуйста, - голос был упавший и умоляющий, но я не могла остановиться, я не делала этого специально, я просто хотела выговориться.

- Уходи, - пробормотала я, собирая последние крупицы силы воли, чтобы не заплакать, поэтому отвернулась к окну. Снова эта тишина, давящая, душащая, невыносимая… и горячие руки, вдруг притягивающие меня за плечи и заключающие в спасительные от одиночества объятия.

- Прости, - начинает шептать мне в волосы брат, - прости меня, … говори мне что хочешь, что пожелаешь, говори, а я буду слушать. Только, … только не плачь, - это было лишним, я всё-таки не выдержала и уже плакала в его дорогую, пахнущую братом и его парфюмом рубашку. Его слова возымели обратный эффект, теперь я плакала в голос, беспомощно цепляясь в ткань его рубашки на спине, брат как-то вымученно застонал, а я только крепче вцепилась в него. В объятиях Влада я чувствовала себя удивительно защищённой и… нужной. Нужной этому человеку, моему брату. Которого ненавидела.  Думала, что ненавижу.

- Тише, тише, - не оставляет попыток успокоить меня Влад, а я лишь беспомощно киваю ему в плечо, неуверенно, действительно пытаясь унять слёзы. Осторожные поглаживания брата потихоньку расслабляют меня, и я почти засыпаю, точнее, переношусь в другую реальность при этом, оставаясь в сознании, в реальность, где я по-настоящему живая, обычная,… нормальная. И это приятное и немного щекочущее мою истерзанную запертую душу чувство дарят мне его руки – сильные, горячие, родные.

- Успокоилась, малышка? – с опаской, но растягивая свои красивые губы в улыбке, спрашивает брат, после того, как я полностью затихаю. Он осторожно отводит прилипшую прядь со лба, заправляя её за ухо, как маленькой, но я не возражаю, так лучше, так действительно лучше  -  когда он рядом. Поэтому я тоже стараюсь улыбнуться и мычу что-то невнятное вместо полноценного ответа.

- Всё в порядке, тебе не сделают больно, - он делает паузу в несколько секунд, в течение которых я успеваю пробежать взглядом по его идеально вылепленному профилю, меня так увлекает это занятие, что я не реагирую на продолжение фразы, сказанной братом чересчур серьёзным тоном, - Я не позволю.

- Ты поедешь домой? – спрашиваю я, после длительного молчания, на этот раз, не мешающее нам обоим. Влад забрался на мою кровать, и мы по-прежнему сидим, обнявшись, только теперь я облокотилась на Влада спиной, а он, обняв меня за плечи, нервно, но как-то по-детски теребит мои пальцы на руках.

- Хочешь, я останусь, - просто отвечает он, я не скрываю вспыхнувшее облегчение, но спешу удавить в себе эгоизм, рвущийся наружу, поэтому оборачиваюсь и уверенно заявляю:

- Не надо, я справлюсь, завтра приедут родители. – Не спешу отворачиваться, снова застревая взглядом в глазах брата, - только,… - прикусываю губу, - приезжай пораньше, а маму с папой пусть Лизка привезёт, ладно? – чувствую, как становлюсь какой-то нерешительной, ожидая его ответа. Но Влад широко улыбается и крепче прижимает к себе, - Хорошо, малышка, я приеду, когда ты ещё не успеешь проснуться. – Я удовлетворенно хлопаю глазами, но делаю недовольную гримасу, - Пусти, задушишь же! – Влад слишком поспешно отпускает меня, вмиг посерьёзнев, и поднимается с кровати,  а я начинаю жалеть о своей просьбе, потому что на самом деле мне очень нравилось как мы обнимались, оставалось только ругать себя за очередную глупость.

- Тебе надо поспать, - неестественно слышится голос брата. – Отдохни, как следует, перед встречей с тяжёлой артиллерией заботливых предков, - шутит он, пытаясь рассеять повисшее в воздухе напряжение. Я поддерживаю его усилия, не показывая своей осведомлённости его нервозностью, и фальшиво улыбаюсь. Окончание нашего разговора, пропитанного обнажением души и сердечной откровенностью, чем-то сугубо личным, тёплым, незабываемо интимным, приобретает характер дешёвой подделки, оставляя горький след в этой самой обнажённой – моей душе.