Останови моё безумие

Влад едва касается губами моей щеки в братском поцелуе, это происходит впервые, неожиданно и нежданно, но настолько незначительно, что не вызывает во мне никаких эмоций, я всё ещё под ржавым налётом из противоречивых чувств от своей невинной, но как оказалось неуместной, непонятой шутки, вынудившей брата поторопиться с уходом. Прощание было наполнено до краёв пустыми пожеланиями здоровья – чрезмерно официально, совсем не в манере брата в обращении со мной, никакой искренности и открытости, присутствовавшей в больничной палате несколькими минутами ранее. Но даже и в этом случае я не злилась, мне было несказанно легко от выплескивания родному человеку своих непрекращающихся переживаний, и хотя оно было омрачено его поспешным уходом, я предполагала, что у Влада, несомненно, была на это причина, а брат лишь в очередной раз решил уберечь меня от неприятной разгадки.

***

День был очень насыщенным и совершенно пустым одновременно. Профилактическую и диагностическую беготню о попечении моего здоровья я не считала важным занятием, может потому что мне было наплевать на это самое здоровье, возможно, но у моего брата было отличное от моего, мнение, и как, ни странно мне не хотелось его переубеждать. Мне нравилась его забота, не омрачённая годами кропотливого труда по уходу за мной, как это было с моими родителями. От этой мысли стало невыносимо противно, я чувствовала себя ужасной дочерью, ужасной сестрой и просто ужасным человеком, и скоро, очень-очень скоро Влад тоже поймёт это, ему надоест возиться с больной, капризной, несносной и вздорной девчонкой, а я снова останусь одна… Ну вот, опять! В последние дни стоило мне только остаться одной, меня одолевали тяжёлые мысли об одиночестве, которое раньше не было столь пугающим, не выглядело настолько бездушным. У меня всегда был мольберт и грифель, и я не была одинока в том мире, который рисовала сама, что изменилось теперь? Теперь, я рисовала не придуманный мир, а собственную жизнь, такой, какая она есть сейчас и ещё что-то, то, что только подкрадывается ко мне, но уловить это не представляется возможным. Что-то необычайно прекрасное или отчуждённо холодное? Не самые радужные мысли в стенах элитной клинике, абсолютно никак не влияющие на зов из царства Морфея. «Спокойной ночи Влад!» - почему-то очень сильно захотелось сказать ему эти слова, перед тем как погрузиться  в сон, даже если брат и не услышит их.

Я люблю тебя

ВЛАДДве недели. Две недели госпитализации Миры, которые я провёл в каком-то вязком сиропе, в замедленной съёмке, в заторможённом состоянии мозга и тела. Я не могу подобрать верных слов, мне просто было плохо, плохо без неё, без моей девочки.Родители прилетели на следующий день, и Нина Максимовна две ночи провела рядом с дочерью в клинике, но после, Мира была  непреклонна, и Нине Максимовне пришлось смириться, что она возвращается домой вместе с нами, оставляя дочь на стационаре, одну. Я ездил в больницу каждый день на протяжении этих четырнадцати дней  –  просто ни о чём не мог думать, кроме неё. Казалось, моя болезнь ею обострилась во время этой вынужденной разлуки с сестрой, я с ужасом осознал, что  ранее предполагаемый отъезд  всей семьи из города ничего бы не изменил, мне бы не удалось выселить из своего сердца его правительницу.

За это время, Павлу Дмитриевичу всё-таки удалось вычислить моего недоброжелателя, которого он наказал по собственной инициативе, не привлекая меня, это осталось для меня тайной, но, как и обещал, он представил мне отчёт, а точнее устное объяснение мотивов моих конкурентов. Всё было до банального просто, меня должны были устранить, не физически, лишить имени, статуса, клиентов и будущих заказчиков, убрать с рынка и обеспечить банкротство, конечно же, не всё сразу, но первые кирпичики уже начинали прокладывать. И им бы, несомненно, это удалось, учитывая мою полную отрешённость от бизнеса в данное время, и только благодаря моему когда-то правильному выбору сотрудников, и правильным людям, всё по-прежнему было в мою пользу. На фирме всё шло хорошо, наверное, Макс каждый день рычал на меня, уже не стесняясь, что я главный, а я позволял ему это. Меня совсем перестали интересовать дела,  и такую мелочь, как нарушение такта в обращении со мной заместителя,  я не склонен был замечать вовсе. Единственное, что я проделывал каждый день с самого утра – отсчитывал время, время, остававшееся до вечера, до встречи с Мирой. И это не было слепым желанием быть рядом с ней, хотя, кому я вру, это было именно слепым желанием быть рядом и невзначай или  намеренно касаться её. Я переживал, тревожился и изнемогал от желания защитить её. Защитить и не отпускать, чётко распределяя свои эмоции в её присутствии, чтобы не сделать чего-то, что сделать до умопомрачения хотелось, но делать было нельзя.