Остановившиеся часы

Он обошел заборы, теперь уже ни о чем не волнуясь. Вероятно, тем, кому за тридцать, надо было потихоньку привыкать поменьше удивляться. Вот и Танин дом. Знакомая стена, грязновато-желтого цвета, в трещинах и разводах, покрытая граффити. Перед подъездом ему встретился невысокий мужичок в старом спортивном костюме, посмотревший на него исподлобья, с прищуром. Асташев мгновенно перебрал в памяти лица людей, которые когда-то жили здесь, но мужичка среди них не было. Лысоватый, угрюмый, он курил папироску, пряча ее в кулаке. Асташев вошел в подъезд и быстро поднялся по скрипевшим деревянным ступенькам на второй этаж. Вот ее дверь…

Он поднял руку, намереваясь позвонить, но внезапно дверь открылась. На пороге, щурясь и запахивая на груди халат, стояла Таня.

— Я тебя видела в окно. Проходи…

Асташев прошел в квартиру, ощутив сильный запах, указывавший на то, что в доме живет кошка или собака. Сняв туфли, он увидел пятнистую кошку, мягко ступавшую по краю коврика.

— Туда, — показала рукой Таня, не отрывая от него взгляда.

Он прошел в комнату и сел в кресло, по привычке посмотрев на стену напротив. Там, как и пятнадцать лет назад, висела все та же репродукция Бенуа — «Прогулка короля». Обстановка комнаты тоже мало изменилась. Оно и понятно. Здесь жила мать Тани, а она сама с семьей жила в другом месте.

Таня села на диван, как ему показалось, некоторое время искоса рассматривала его, точно сравнивала с кем-то или чем-то.

— Ты изменился, — наконец сказала она, ладонью убирая складку на покрывале дивана.

— Ты тоже.

— Как женщина, не стану спрашивать, в лучшую сторону или в худшую.

— Ответ ты знаешь сама, — он попробовал улыбнуться. Что-то мешало. Он чувствовал скованность. Да и немудрено. Сколько они не виделись? Более десяти лет, точно.

— А знаешь, давай чего-нибудь выпьем, а? — предложила Таня. Темная крашеная прядь волос упала ей на лоб. — У меня есть водка.

— Ты пьешь водку?

— А почему нет? Это самый удобный способ забыться, знаешь ли? И вообще… Мы с тобой сидим как два истукана, не сообразим никак, с чего начать? Будто нам еще и пятнадцати нет…

— Это точно, — усмехнулся Асташев, посмотрев на «Прогулку».

Неизменность этой картины — как тайный знак, ный ему. Кем? Здесь, в стенах этой квартиры оставалось то, чего уже нет там, за окном, в этих алтынских проулках. — Я оставила все, как есть, — перехватив его взгляд, пояснила Таня. — После смерти матери здесь очень пусто… Но наша с мужем городская квартира…

— Да, да, я слышал. Твоя знакомая сказала мне.

— Странно вы с ней встретились.

— Да уж, — согласился Асташев, подумав о том, что в логической цепи случайностей, предопределяющих обстоятельства — его встреча с Викой — веление судьбы.

Таня поднялась с дивана и вышла из комнаты на кухню. Асташев продолжал размышлять о превратностях бытия, и вдруг знакомая мелодия резанула слух… Это шло откуда-то из-за стены… Он прислушался. Голос женщины. Волнующий, зовущий. Партия Марии-Магдалины из рок-оперы «Иисус Христос-суперстар». Асташев смотрел в окно, на серое небо, черепицу соседнего дома, ветви деревьев, голубей… Он понял, что должен успеть что-то уяснить для себя в этой поездке, что-то безусловно важное, способное повлиять на дальнейший ход его жизни.

— Сергей! — позвала его из кухни Татьяна.

Асташев прошел на кухню, разглядывая сервировку стола. Бутылка «Гжелки», сардины, помидоры, сыр, да ломтики поджаренного в тостере хлеба.

— Да этой закуски нам на трое суток хватит, — пошутил он, усаживаясь за стол.

— Что ж, оставайся. — Таня посмотрела на него с легкой усмешкой. — Сын у родителей мужа… Я теперь одна тут. Надолго.

— А с ним… это серьезно? — спросил Асташев, понимая, что этого вопроса не избежать. Подспудно она ведь тоже ждет его.

— Очень. Он сейчас в колонии, в Пермской области. Ему дали восемь лет с конфискацией.

Асташев промолчал, сознавая, что дальнейшие расспросы неуместны. Но Таня хотела выговориться и продолжала:

— Все рухнуло в одночасье. Этого не ждешь… — она помолчала и сказала — Ну, давай, за встречу…

Асташев разлил водку по стопкам, и они выпили. Некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. Он ловил на себе ее пытливый, незаметный взгляд, изучающий, колющий, как тонкая игла, проникающая в глубину его души. Что там, внутри? Ее неподдельный интерес смущал его. Почему его любопытство было далеко не таким сильным?

— У тебя был дедушка, помнишь, участвовал во французском сопротивлении? Он жив? — спросил он, сомневаясь в утвердительном ответе.

— Умер не так давно, — ответила Таня. — Ему было восемьдесят два. Мы продали дом. Вообще, знаешь, пару лет назад казалось, все очень хорошо, и вот… — она посмотрела в точку за его спиной, отстраненно, задумчиво.