Остановившиеся часы

Асташев подумал о том, что нужно все же ехать в город и снова звонить Мари. Если честно, у него не было никакого желания. Но… поступать слишком непредсказуемо — это привилегия Мари. И он не имеет права подвести ее хотя бы в этом.

Как он и ожидал, домашний телефон Мари молчал. Ее отсутствие выглядело нарочито. Рой мыслей, теснившихся в голове, мешал сосредоточиться и выудить нечто наиболее существенное. В истории их взаимоотношений было всякое. Как-то раз они даже стояли на грани разрыва. Теперь уже точно и не восстановить — кто сделал первый шаг к примирению. Возможно, это был он, а возможно, она. Все получилось так, словно ни один из них не ждал чего-то от другого. Не ждал, но тем не менее был готов к примирению. Асташев хотел выйти из кабины, но, случайно сунув руку в карман брюк, нащупал свернутый листок бумаги, сразу вспомнив, что это. Поколебавшись, он развернул листок, увидел цифры — номер ее телефона. Рука потянулась к трубке машинально… Он набрал номер, услышав длинные гудки, потом сообразил, что она, скорее всего, на работе. Хотел положить трубку, но внезапно услышал женский голос, такой близкий и такой далекий — голос из прошлого…

— Алло? Я слушаю.

— Таня? Это… Сергей Асташев… мне тут по случаю дали твой номер телефона…

— Да… Сергей… я знаю, Вика говорила мне…

Ее голос звучал как-то сбивчиво, приглушенно, и даже через расстояние в несколько километров Асташев чувствовал нервную энергию этого голоса, мятущуюся в поисках выхода.

— Как у тебя дела? — спросил он, прислушиваясь к собственной интонации. Не слишком ли буднично? Хватает ли убедительности?

— Все хорошо… — ответила она, подразумевая конечно же обратное. — А у тебя?

— Более или менее, — выдерживать тональность было непросто. — Вот приехал навестить родственников.

— Да, да, я знаю… — интерес к нему как будто падал.

Он не знал, о чем спросить еще, понимая, что ей сейчас не до ностальгических воспоминаний. И вдруг она неожиданно предложила:

— Слушай, Сергей, хочешь приехать ко мне? Я тут одна, поговорим, давно ведь не виделись?

— Конечно, — поспешно ответил Асташев, боясь, что она почувствует его нежелание встречаться. — Когда?

— Да прямо сейчас, — ее голос звучал иначе, будто что-то прорвалось.

— Я не знаю адреса.

— Ты все прекрасно знаешь, — сказала она. — Я сейчас на старой квартире родителей, на Алтынской.

— А… — Асташев смятенно соображал, все ли он делает правильно. — Значит, ты там?

— Да, и жду тебя. Ты приедешь?

— Уже еду.

Он вышел из переговорного пункта, испытывая чувство раздвоения. Честное слово, он не ожидал, что так получится. На встречу тет-а-тет он не рассчитывал. И что же дальше? Сделать вид, что ничего не произошло? Оправдываться все равно не перед кем. А следующий их разговор может состояться лет эдак через… А может и не состояться. Асташев оглядел улицу. Возле местного театра собралась толпа.

«Они ждут сенсаций», — подумал Асташев, медленно идя по тротуару в направлении остановки. Сенсаций, откровений, пророчеств, умения обманывать судьбу или возможности прожить несколько жизней, они чувствуют трепет потрясений, находясь в плену иллюзий, ожидание — их мотив, остальное — бессмысленно, они ждут… А чего жду я?

Алтынская в этот пасмурный день выглядела уныло и скучно. Он шел знакомой дорогой, бросая взгляд по сторонам. Прохожие, изменившие свой облик с тех времен, смотрели на него, не испытывая никаких эмоций. Он был чужой и, стало быть, даже лишний здесь, в этом маленьком замкнутом мире, сохранившим дух старого времени, когда мужики играли во дворах по вечерам в домино, дети — в забытую нынче лапту или чижика, подростки искали свои развлечения, которых было не так уж много. Двухэтажные дома хранили в стенах отголоски чего-то ушедшего, потерянного. Взглянув издалека на крышу дома, в котором он когда-то жил, Асташев как будто наяву услышал голос матери, зовущий его… Сережка… Домой… Все скользило, менялось у него перед глазами, он смотрел так, будто приобрел другое зрение, переворачивающее весь мир наизнанку. Лица, изменившиеся, но знакомые лица выплывали откуда-то из воздуха, тут же исчезали, уступая место другим.

Асташев свернул в проулок, проходя мимо огородов к знакомой лазейке между заборами. Так можно было быстрей попасть в Танин двор. Но здесь его ждало разочарование. Лазейка была заколочена досками и в самом проходе, который когда-то топтала не одна компания подростков, теперь кто-то посадил помидоры. Все менялось… но разве могло быть иначе?