Филимон отпрянул, чуть не задел храпевшего на полу. Не дожидаясь, когда задержанный придет в себя, чекист провел рукой по карманам Лошкарева, достал револьвер.
– Шагайте к выходу, на площади ждет фаэтон. А вам, уважаемая Ефросинья Антоновна, придется вернуться домой пешком, за что приношу извинения.
В губчека Лошкареву предложил раздеться до нижнего белья, унесли одежду вместе с котомкой.
– Чего надумали искать? Желаете отобрать последний кусок съестного, оставить голодным? – спросил монах. – Совесть и стыд напрочь потеряли, коль посмели оставить слугу божьего в срамном виде, в исподнем, тем самым унизить.
Допрос начался с уточнения личности задержанного, его анкетных данных, затем было предъявлено обвинение в злонамеренном убийстве, похищении перстня.
Лошкарев вел себя грубо, заносчиво и вызывающе. То и дело перебивал Магуру, игнорировал вопросы. Желая захватить инициативу, пускался в длинные рассуждения о главенствующей роли церкви, православия в жизни народа, государства. Говорил, повысив голос, точно стоял на клиросе или с амвона читал проповедь:
– Был и навсегда останусь верным проповедником христианской морали, стану предостерегать верующих от совершения семи смертных грехов, среди которых алчность. Сан не позволяет поднять руку на ближнего своего, тем более родного племянника, кого любил безоглядно. Что касается кольца, то его в глаза не видел.
Магура удивлялся выдержке монаха, его умению не падать духом, держать себя в руках, не показывать страх.
– Насчет отобранного оружия заявляю: приобрел исключительно для собственной безопасности, дабы стало чем защищаться от злоумышленников. Время нынче, сами знаете, аховое, грабят ясным днем прямо на улице, могут запросто укокошить, а револьвер спасет бренную жизнь, которую целиком, без остатка посвятил служению Всевышнему.
Лошкарев мог говорить долго, пришлось Магуре перебить:
– В вашем револьвере не хватает одного патрона, которым застрелен Кузьма Лошкарев. Экспертиза определила, что извлеченная из тела погибшего пуля выпущена из отобранного при задержании оружия.
Лицо монаха передернула гримаса.
– Повторю, если непонятливы или глухи: револьвер приобрел у неизвестного лица буквально перед противозаконным арестом. Горячо любимого племянника – упокой Господь душу его – лишили жизни минувшим днем, точнее, вечером, когда я чаевничал в обществе родственников, в их дружной набожной семье. Не устану повторять, что непричастен к ужасному преступлению, не нарушил главную заповедь блаженства Нагорной проповеди. Когда Кузьма лишился отца, посчитал необходимым во всем помогать юноше, наставлял на путь истины, оплачивал учебу, одевал, обувал, присылал деньги на пропитание. Как же мог убить?
– По простой причине – из желания завладеть перстнем.
– Каким перстнем? Сказано было: не имею о нем никакого понятия.
– Перстень принадлежал в свое время российскому императору. Племянник явился к ювелиру оценить перстень, который вы похитили, предварительно застрелив родственника.
– Если бы все было именно так, где же злополучное кольцо? Весьма странно, что не задумываетесь, каким образом дорогая вещичка могла попасть к племяннику? Отдаю должное вашей безудержной фантазии. Заявляю, можете записать: Кузьма обладал примерным поведением, уважал старших, был набожен, не зарился на чужое добро и не мог обладать дорогой вещицей, тем более которую носил покойный мученик царь-батюшка. Чем напрасно обвинять невинного, поторопитесь с поисками и арестом убийцы, лишившего бедного отрока жизни во цвете его лет.
«Ему в логике не откажешь. Хитрая бестия, умеет выкручиваться, – подумал Магура. – Кипит злобой, она так и рвется наружу. Голыми руками не взять. Надо прижать неоспоримыми фактами преступления. Нагло лжет, будто любил племянника. Желание овладеть ювелирным изделием победило порядочность, соблюдение заповеди «Не убий».
– По недоразумению изволили совершить греховодное деяние, лишили свободы ни в чем не повинного, раздели почти догола священнослужителя, оставили в непотребном его сану виде.
Магура не смолчал:
– Сами лишили себя сана, переодевшись в мирскую одежду, постригши бороду. А рубашку с портками получите после обыска, – чекист покрутил ручку, вернул ее на прежнее место: пока в протоколе было нечего записывать. – Так куда дели перстень? Покинув с поспешностью родственников, не могли оставить в доме дорогую вам вещичку, за которую заплатил жизнью Кузьма.
– Бездоказательно смеете обвинять проповедника православия в пролитии крови единственного племянника. Советую признаться в ошибке, принести извинения за содеянное. Покайтесь, и смиренно прощу кающегося.