Оставь страх за порогом

– В Белграде, занят расселением беженцев по города и весям Европы, Америки. Выступил с идеей создания единой организации российских военных, которая объединилась бы в первую очередь военных, кто прошел огни и воды, медные трубы, готов вновь взяться за оружие.

– Бывают склоки?

– Не без того. Политические дрязги очень мешают делу, но у барона твердый характер, сильная воля, умеет гасить ссоры, распри.

Фомин осушил рюмку и нацелился в сидящего напротив острым взглядом.

– Имеете приказ проверить мою благонадежность? Не продался ли красным, не стал ли двойным агентом?

Вопрос удивил курьера.

– Вы вне подозрений. Вернусь, доложу, что жаждете начать активно действовать.

Фомин собрался вновь наполнить рюмку, но услышал, что сказал гость, и рука на полпути к бутылке замерла.

– А я вас узнал, стоило только увидеть на пороге квартиры, ― признался юноша.

Ротмистр удивился:

– Разве мы прежде встречались, были знакомы?

– Накоротке, буквально на ходу. Коль запамятовали, напомню: осенью двадцатого изволили прийти в казначейство, к отцу, который отослал меня в порт, обещал догнать, но увы, не пришел.

Фомин сдержал дыхание, пытаясь восстановить до мельчайших подробностей день, о котором напоминал курьер.

С милой, чуть грустной улыбкой юноша продолжал:

– В порту и затем на борту парохода не находил себе места. Не хотел уплывать один, но пассажиры убедили, что отец догонит на другом транспорте. Продолжал ожидать и в Константинополе, в лагере на Галлипольском полуострове, расспрашивал чуть ли не каждого…

Во рту Фомина стало сухо. Появилась жгучая потребность немедленно смочить горло, но выпитые подряд две рюмки не только не усилили хмельное состояние, наоборот, отрезвили.

– Вы должны вспомнить отца, его зовут Модест Филаретович, служил в финансовой части Русской армии. В последние дни, даже часы обороны Крыма он выплачивал денежное довольствие, в числе получавших были вы. Минувшие годы не перестаю молить Бога, чтобы он остался жив. После встречи с другими нашими агентами поспешу в Севастополь, постараюсь отыскать папу. Вы были последним, кто видел, общался с отцом, должны знать, что с ним… ― Голос курьера от волнения сорвался.

Фомин не спешил с ответом, да и что мог рассказать? Не признаваться же, что отправил кассира к праотцам? Ротмистр с поспешностью придумывал, что сказать сыну погибшего, как лучше соврать.

Мысли работали четко, бежали со скоростью курьерского поезда, выстраивались в логический ряд.

«Свидетелей убийства не было! Документов при трупе не было ― паспорт нашел в саквояже. Но если сынок посетит Севастополь, может узнать о найденном два года тому неопознанном трупе, пораскинет умом и поймет, кто стал причиной гибели отца, вернется в Царицын и непременно захочет рассчитаться с убийцей отца. Ни в коем случае нельзя выпускать курьера! Сколько бы я не выкручивался, он легко сопоставит факты, в Севастополе услышит о трупе неизвестного и придет к неутешительному для меня выводу».

Дальше продолжать тянуть с ответом, отмалчиваться было опасно, и Фомин состроил на лице благодушие.

– Отдаю должное вашей отличной памяти, хвалю за прекрасную наблюдательность, которая крайне нужна в нашей профессии. Рад, что не забыли мимолетную встречу в кассе штаба. А я, признаюсь, не признал в вас нескладного гимназистика, настолько успели возмужать, ныне уже не мальчик, а молодой мужчина…

Курьер нетерпеливо перебил:

– Где отец?

Фомин ожидал подобный вопрос, но не успел к нему подготовиться.

– Если не ошибаюсь, вас зовут Павлик, точнее, Павел. Прекрасно понимаю беспокойство о судьбе самого близкого вам человека…

Ротмистр говорил и тянул руку к заднему карману брюк. Нащупав ребристую ручку парабеллума, взвел курок. Выстрел прозвучал негромко, утонул в стенах, высоком потолке.

Волоком протащил убитого в прихожую. Приник ухом к двери. Не услышал на площадке шагов или голосов и щелкнул замком. Вынес труп на лестницу. Отступил в квартиру, постарался унять участившееся дыхание.

«Теперь следует сбросить тело на первый этаж, еще лучше оставить на улице, чтоб скрыть место убийства, жаль, нет времени, с минуты на минуту станут возвращаться соседи…»