– Почему собрание проводим без Кирьяныча и станичного Совета? Любой сход завсегда они вели.
Курганников шагнул к краю сцены.
– Искореним на веки веков незаконную власть! Начнем с местных, кто лизал коммунистам задницы!
В разных концах зада раздались голоса:
– Нечего Кирьяныча искоренять и других в Совете тоже!
– Они за справедливость, все нашенские, сами выбирали!
– Желаешь, как в прошлую войну к стенке ставить? Больно скор на расправу. Спросил нас, желаем ли убрать Кирьяныча?
– Где Кирьяныч и его Совет, правление? Пусть они речи говорят!
Курганников не ожидал такой реакции на свое выступление, попытался навести порядок:
– Тихо! Будем судить праведным судом лизоблюдов советской власти, каждый прихвостень большевиков получит по заслугам! Никто больше не посмеет забирать молодых в армию, ссылать целыми семьями, заставлять гнуть спины для обогащения клики Ленина— Сталина! Станица переходит на самоуправление во главе со старостой! – Курганников отыскал в первом ряду Горбункова. – Поднимайся, Матвеич.
Старик одолел ступеньки, встал рядом с Курганниковым.
– Представлять не буду, все его хорошо знают.
Из зала ответили:
– Как не знать! Жандарм и еще душегуб. Креста на нем отродяся не было, руки по локоть в крови.
Курганников терял над собой контроль, по вискам текли струйки пота.
– Разговорчики! Горбунков безвинно пострадал за вас, шел под пули, чтобы отвоевать казакам свободу!
Курганников подтолкнул старика, тот залез пятерней в бороду, с клокотом в горле выдохнул:
– Давить, как змей подколодных, всех антихристов будем! Распинать всех большевиков будем! Возвернем старую жизнь без коммунии!
Горбунков махнул кулаком, словно это был клинок. С нескрываемой ненавистью смотрел на станичников, был готов немедленно расправиться с каждым, кто осмелится перечить, встать на пути.
«Чье изречение: промедление подобно смерти? – Магура смотрел на бегущую дорогу и продолжал размышлять: Враги приземлились чуть раньше или позже полуночи. За прошедшие часы могли уйти довольно далеко, добраться до ближайшей станции, сесть в проходящий состав. Отчего не вышли в эфир? Повреждена рация, потеряли ее во время приземления?..» Оседая то в одной, то в другой заполненной водой колдобине, машина натуженно гудела, стреляла выхлопами газа.
Машина остановилась, чтобы пропустить едущую навстречу из хутора подводу, на которой лежал Полетаев. Возница опередила вопросы «ястребков»:
– Поранило парня, который час без сознания. Сам двоих пострелял, из них один старший сын тетки Камыниной. Убивается, бедная, места себе не находит, слезами исходит. Просит позволения самой обрядить и земле предать. Обещает не поганить погост, схоронить за оградой…
– Что ближе – Венцы иди Артановское? – спросил Магура командира «ястребков».
– До Венцов с десяток верст, а станица, почитай, рядом.
– Гоним в Артановскую.
За пологим бугром дорога пошла ровнее. Реже появлялись островки снега, за обочиной чаще встречался полегший за зиму сухой аржанец.
– Теперь куда? – спросил водитель при въезде в станицу.
– К местному Совету.
– Да вон же он, в двух шагах.
Магура нахмурился – над крыльцом Совета и правления колхоза не было привычного красного стяга, вместо него торчал обрубок древка.
– Взять дом в кольцо!
Чекист вбежал в здание, двери которого были сорваны с петель, в окне выбита рама, в комнате царил хаос – стулья перевернуты, ящики стола выдвинуты, на полу порванный портрет Ворошилова, несгораемый шкаф раскрыт.
– Чистый погром, точно Мамай прошелся, – оценил увиденное «ястребок».
Под ногами среди обугленных протоколов заседаний, ведомостей по уплате налога лежали тронутые огнем книжки колхозника.
«Дом брали штурмом. Хозяева оборонялись, пытались уничтожить документы, чтоб не попали в руки врагов, – понял чекист. Покинув дом, огляделся – станина точно обезлюдела. – Куда народ подевался?»
Все объяснил выбежавший из проулка мальчуган в съехавшей набекрень заячьей шапке.
– В клуб все ушли. А дядька Кирьян с другими заарестованы.
– Где они?
– Тута, – юный станичник указал на пристройку, где хранили зерно, овощи и откуда раздавался методичный стук: кто-то упорно пытался привлечь к себе внимание.
«Ястребок» с пшеничными усами поднял крышку подпола, оттуда пахнуло терпким запахом яблок.
– Есть кто живой?
Заныли ступеньки, из лаза появилась всклокоченная голова.
– Измываться не позволим, – предупредил вылезший. – Смертью не пужайте. Тут, на месте, станете вершить приговор? Страх берет, что станичники не позволят допустить самосуд?