– Дозвольте лично энтих партийцев отправить к праотцам. Руки чешутся спустить курок.
Курганников по-новому взглянул на казака, дрожащего от желания поскорее расплатиться со всеми, по чьей вине оказался в затхлой, перенаселенной камере, через всю страну ехал в теплушке в край вечной мерзлоты, короткого комариного лета.
– Подарю такую радость, – обещал Курганников. – Сейчас соберем сход, назначим тебя старостой. Справишься?
Старик признался:
– Не мастак я речи говорить.
Курганников успокоил:
– Болтать не придется. Станешь держать народ в крепкой узде, создавать повстанческие отряды, которые не допустят увоз взращенного потом и кровью хлеба, скота, птицы. Не дадут подписываться на заемы. – Курганников делал глубокие затяжки дымом, не замечал, что огонек достиг мундштука, в нос ударил запах тлеющей бумаги. – Первая задача – повернуть станичников, а за ними всю округу против Советов с коммунистами, подготовиться к приходу освободителей. Тех, кто станет противиться, без лишних разговоров к ногтю, чему тебя учить не надо.
Станичники стекались к клубу. Многие вели с собой детей – пронесся слух, что после схода покажут кино. Женщины несли на руках укутанных в одеяльца грудничков.
Казаки с казачками рассаживались по лавкам, вели неспешные разговоры: интересовались здоровьем, отелом коров, горевали по поводу онемевших с полудня громкоговорителей.
Шум голосов смолк, когда на сцену перед полотнищем экрана поднялся Курганников. Был руководитель десантников без шинели, петлицы с кителя отпороты. Повелительно поднял руку:
– Граждане великого Донского края, дорогие мои казаки и казачки! Не назвал товарищами по той простой причине, что отныне изымается из обращения введенное большевиками слово. От всей души поздравляю с освобождением от поправших святую Россию хулителей православия! Вам возвращаются вероломно отнятые привилегии, какие имели деды и отцы при царе-батюшке. Примите горячий привет от всеми уважаемого атамана Краснова, он молится за ваше здравие. К вам спешит после одержания побед германская армия, она окончательно покончит с безбожниками, кто закрывал, крушил храмы, отдавал на растопку иконы. Прежняя власть не имела за душой ничего святого, готова была продать родного отца с матерью, сгноить любого на каторге, детишек пустить по миру побираться. В многострадальной России устанавливается любимый вами государственный строй, изничтоженный в семнадцатом году! – Курганников откашлялся в кулак. – Германская армия победоносно прошла всю Европу, на очереди Россия с ее колониями на Кавказе, в Средней Азии. Сталин со своей бандой сдают города, еще полгода, и с коммунистами, Советами будет покончено навсегда!
Курганников замолк, в ожидании аплодисментов, но ответом была тишина.
– О крепостничестве станете вспоминать как о страшном сне. Будете с песнями выращивать хлеб, пасти скот, растить себе в радость детей, перестанете гнуть спины для обогащения наркомов, директоров, райкомовцев! Всех ждет светлое будущее без опостылевшего господства коммунистов!
Курганников решил передохнуть: «Легче прыгать с парашютом, проводить теракты, нежели трепать языком. В другой станице поручу держать речь Эрлиху – образован, белая кость, ему и карты в руки».
С последнего ряда спросили: