Оставь страх за порогом

– Дак это… – Конюх запнулся: – Старшой это, у Шкуро служил, первый кровопиец! – Мокей оттолкнул сержанта, ворвался в дом. Ненавидящим взглядом уставился на Камынина. – Возвернулся, паскуда? Думаешь, позабыли, как пытался изничтожить советскую власть, кровь народную проливал? Надумал за брата спрятаться, за заслуженного красного командира? Нет тебе на земле места!

Мокей стал вырывать из кармана гранату, но Саид-бек опередил, направил револьвер в бок конюха, спустил курок.

Мокей пощатнулся. Судорожно собрал в кулак край скатерти и, сметая на пол посуду, свалился у стола.

Все произошло удивительно быстро – и появление колхозного конюха, и брошенные им гневные слова, и выстрел.

Камынин взглянул на дверь в соседнюю комнату, куда ушла мать. Собрался отчитать напарника за поспешность, но услышал:

– Руки в гору! Иначе стреляю без предупреждения!

Приказывал Полетаев. Дуло вороненого ТТ было направлено на Камынина, затем на Саид-бека, снова на Камынина, отчего один из десантников на какое-то время оказывался вне поля зрения сержанта. И Камынин не замедлил воспользоваться этим – не вынимая из кармана револьвер, выстрелил сквозь ткань.

Полетаева отбросило к стене, но он успел дважды нажать на курок. Последнее, что мелькнуло в затухающем сознании, было недовольство собой, своими действиями.

В горнице запахло порохом. В углу под божницей, скрючившись, сидел Камынин, неподалеку лежали конюх и Саид-бек. Возле недавно побеленной печи распластался Григорий Полетаев.

Полетаев Григорий Иванович, 1823 г. р., место рождения Нехаевский район Сталинградской области. Образование среднее, курсы трактористов и кратковременные в УНКВД. «Ворошиловский стрелок», знак ГТО. В органы направлен по рекомендации райкома ВЛКСМ. Член ВКП(б) с сентября 1941 г.

11

Курганников блаженствовал под нежарким солнцем, которое растопило ноздреватые островки снега, образовало лужи, и те сочились ручьями, и не сразу увидел ковыляющего старика с нечесаной, обкорнанной ножницами бородой. Казак выглядел немощным, опирался на суковатую палку. Следом шагал Фиржин.

Перед Курганниковым они остановились. Курганников с любопытством оглядел старика: – Здорово, Горбунков. Зовут Тимофеем Матвеевичем?

– Угадал, гражданин начальник. Имечко с фамилией из моего дела узнал, какое в лагере осталось? – Отчего назвал гражданином, а не товарищем?

– Для меня товарищ тамбовский волк, а оперы, вертухаи и прочие начальники – граждане. – Долго сидел?

– Почитай два десятилетия. Здесь станешь допрос снимать или в район повезешь? Сразу заявляю: не беглый, свой срок оттрубил от звонка до звонка.

– Но без права проживания на родине. Нарушил закон, за это можно обратно в Магадан этапировать. Отчего вновь пошел супротив закона? Было предписано проживать там, где назначено, а ты посмел вернуться. Скольких до революции порубал шашкой на демонстрациях есаул лейб-гвардии атаманского полка, скольких позже пустил в расход? Скажешь, что не вел счета или память отшибло? Тогда напомню, как за верную службу, ненависть к красным атаман Петр Николаевич Краснов тебя в Новочеркасске облобызал, преподнес со своего плеча бурку.

Горбунков перестал сутулиться, в глазах старика загорелся огонек.

– Желаешь узнать, каким образом стало известно твое прошлое, ведь многое скрыл от следствия и суда, иначе получил бы «вышку». – Курганников протянул портсигар. – Угощайся. Кроме атамана, тебя не забывал Кирилл Владимирович.

– Это кто? – голос Горбункова дрогнул.

– Почивший в бозе августейший Всевеликий князь, местоблюститель Российского престола, двоюродный братец самодержавнейшего, благочестивейшего государя императора Николая II. В шестнадцатом году на Пасху в Царском Селе ты удостоился его похвалы.

Старик попытался унять охватившую его дрожь.

– Ваше благородие! Все минувшие годы верой и правдой! Не жалел живота своего! Не терял надежду! Опасался только, что не доживу, не увижу конца бесовской власти.

Чтоб успокоить старика, Курганников положил ему на плечо руку.

– Кончились твои невзгоды, какие перенес в большевистских застенках. Много лестного наслышан о твоей геройской, непримиримой борьбе с красными. Могу еще кой-чего напомнить из твоей биографии, о чем в НКВД не имели понятия. Сколько в станице партийцев?

– Осталось четверо! – с готовностью доложил старик. – Другие ушли в армию. Имею адресочек каждого – заранее взял на карандаш, еще списочек сочувствующих большевикам.

– Хвалю. Знаешь казаков, кто выступит против власти?

– Есть такие, не скажу чтоб много. Жаль, с оружием плоховато, одни охотничьи ружьишки, да и то не у всех.

– За этим дело не станет, вооружим каждого. Что касается четверых, то они сейчас под запором, ожидают приговора.

– Окажите доверие.

– Ты о чем? – не понял Курганников.