Оставь страх за порогом

«Как неразумный юнкеришка, слепо верил в обещание фюрера прислать помощь, в то, что не повторится неудача шедшей к нам армейской группы «Гот» Манштейна, кольцо окружения не сомкнется, русские не получат подкрепление, мы сбросим их в реку, двинем к Саратову, чтоб взять Москву с востока. Но оказались предоставленными самим себе, аэродромы превратились в поля боя и не могли принимать транспортные самолеты, сгорели склады провианта. Пришлось сокращать до минимума дневную норму питания, экономить буквально на всем, от патронов до эрзац-пайков. Конина стала роскошью, солдаты охотились в развалинах на одичавших кошек. Подошло к концу горючее – нечем заправлять баки машин, танков, растапливать печурки. После Рождества по пятьдесят граммов в сутки получали лишь непосредственные участники боя. В штабе питались жидким супом из пакетов, чтоб увеличить сытность, добавляли конские кости. Как последний крик умирающего был приказ, что тех, кто посмеет сдаться, ожидает смерть от пуль, голода, страдания в Сибири. Единственный выход продолжить борьбу. Категорически запретил контакты с противником, парламентеров приказал встречать огнем. В Берлин радировал о шестнадцати тысячах раненых, просил развязать руки, разрешить свободу действий, имея в виду прекращение боевых действий. Ответ пришел предельно короткий: «Капитуляция исключена»… Ничуть не умаляю собственной вины, но виноват и Геринг, похваставшийся фюреру, что его военно-воздушные силы способны обеспечить 6-ю всем необходимым, а именно: ежедневно сбрасывать над нашими позициями семьсот тонн груза, который доставят триста пятьдесят «юнкерсов» или четыреста «Хейнкелей-111». Когда дело дошло до выполнения обещания, морозы, метели, густой туман и, главное, русские истребители полностью парализовали воздушное сообщение…»

Фельдмаршала стало укачивать, клонить ко сну. Паулюс закрыл глаза, но задремать не позволил нескончаемый поток мыслей.

«Интересно, что сейчас говорит фюрер о потере армии? В ответ на мое поздравление по случаю десятой годовщины взятия им власти радировал, что мысленно с 6-й, рейх с глубоким волнением смотрит на Сталинград, понесенные жертвы не напрасны».

С болью вспомнил, как в радиограммах из ставки 6-я армия гордо именовалась «сталинградской крепостью».

«В разгар штурма города столкнулся с небывалым сопротивлением, стал сознавать, что могу увязнуть в развалинах, следует отступить, иначе грозит гигантский «котел», что и случилось. Но оставить позиции не позволял приказ, пришлось остаться там, где застала осень, встречать Новый год в сплошных руинах… Во всем виновата укоренившаяся привычка беспрекословно исполнять любые приказы свыше, верность принципам «08/15»[142]. – Фельдмаршал скривил губы.

Назвали «фоном», пришлось разочаровать, что не являюсь дворянином, не имею приставки к фамилии».

Он справедливо гордился хорошей памятью и вспомнил первую встречу с представителями советского командования. Глядя из-под бровей командующий 64-й армией Шумилов спросил:

– По какой причине не приняли ультиматум?

Ответ был предельно ясен:

– Русский генерал поступил бы точно так же. Я был обязан выполнять приказ и сражаться во что бы то ни стало.

– Видели, что остатки армии в агонии, зачем продолжали борьбу?

– Мы сложили оружие, когда окончательно выдохлись, оказались без боеприпасов, стало ясно, что сопротивляться бессмысленно.

– Отдайте приказ северной группировке сложить оружие.

– Я уже не командую армией, не правомочен приказывать. Поймите положение пленного солдата.

Шумилов нахмурился.

– Солдат действительно обязан драться, но его непосредственный начальник может отдать указание прекратить дальнейшую борьбу, которая приводит к напрасным жертвам.

В приоткрытую дверь заглядывали репортеры, кинооператор с ручной камерой, что не понравилось, попросил убрать нежелательных свидетелей и получил ответ:

– Наших пленных ваши кинооператоры снимали, чтобы демонстрировать всей Европе. Мы также желаем показать миру плененного немецкого командующего.

Сидящий рядом с русским генералом человек в стеганном ватнике (Паулюсу позже объяснили, что это первый секретарь областного комитета партии) задал вопрос:

– Зачем зверски разрушили город, почти не оставили камня на камне?

Ответ, что война есть война, не удовлетворил.

Что было затем? Пригласили к столу, предложили отведать вареную картошку с тушенкой, чай. Услышал шепот начальника штаба Артура фон Шмидта:

– Ни к чему не прикасайтесь! Нас желают отравить!

Отодвинулся от гамбуржца, демонстративно взял ломоть хлеба с колбасой. Прожевал и с прусским спокойствием потянулся к коробке папирос с этикеткой скачущего на фоне снежных гор всадника в бурке…

Машина остановилась. Через плечо водителя, сквозь разрисованное морозом ветровое стекло увидел впереди вереницу подвод, на каждой лежали раненые в знакомом обмундировании, за подводами брели солдаты, каждый, как мог, укутал ноги в рванье, нацепил на голову немыслимо что.