Оставь страх за порогом

Полет в Сулеювек занял чуть больше часа, Лорингофен ступил на запорошенный снежной крупой полевой аэродромом, увидел спешащих навстречу троих в русских шинелях. На приглашение погреться в здании ответил:

– Не будем терять время, оно невосполнимо.

Миновали укрытые маскировочными сетями самолеты, спустились в бетонный бункер, где в нос ударили запахи бензина, оружейной смазки. Лорингофен поднес к лицу платок. Всмотрелся в троих. Пиик был фотогеничен, снимок в личном деле ничуть не исказил его. Фастов выглядел старше своих лет. Сырещиков подтянут, чувствовалась армейская выправка.

– Начальство верит в успех операции. Задание санкционировал лично герр Канарис, адмирал придает ему первостепенное значение. После возвращения всех ожидают награды, отпуска, что в военное время редкость. Не позднее десятого февраля следует разведать местопребывание командующего 6-й армии. Да, Паулюс не погиб, как поспешили сообщить печать, имперское радио. Когда станет известно, где держат фельдмаршала, пришлем основную группу, она вывезет пленника в рейх. Вам придается опытный радист, давно законсервированный в Сталинграде. Встретите на рынке. Отличительная примета – ампутированная левая нога, на одежде нашивка о ранениях, уголок оторван. Пароль: «Где купить семена картофеля», отзыв: «Семян нет, имеются лишь клубни». – Лорингофен протянул раскрытый портсигар.

– Благодарю, – произнес Пиик.

– Табак чистое баловство, – добавил Сырещиков.

– Не употребляю, – сказал Фастов.

Лорингофен вернул портсигар в карман.

– Разведчику запрещено иметь вредные привычки, запоминающуюся внешность. Отсутствие табачных изделий заставляет курящего забыть о деле, думать лишь о сигарете, точнее, папиросе, – полковник взглянул на циферблат часов. – Еще раз напоминаю: поручается исключительно важное задание. С нами Бог и фюрер!

Из выступления 3 февраля 1943 г. по радио французского писателя Ришарда Блока:

Слушайте, парижане!

Трех первых дивизий, которые проникли в Париж в июне сорокового года, исковеркали нашу столицу, этих трех немецких дивизий больше не существует! Они уничтожены под Сталинградом, русские отомстили за Париж! Русские отомстили за преданную Францию!

5

Магура ровно дышал, уронив голову на грудь, что разозлило сидящего рядом в самолете Фастова:

«Дрыхнет и в ус не дует! Уснул, точно младенец, насытившийся материнским молоком. Начхать, что могут сбить, парашют не раскроется, при приземлении попадет в объятия чекистов, расстреляют, как падаль, бросят незахороненным. Возвращается в родные места, где воевал с большевиками, откуда увозили в Сибирь валить в тайге лес, прокладывать в вечной мерзлоте дороги, откуда относительно недавно сбежал и спокоен!»

Соседа Фастов увидел впервые в разведшколе, где на зависть «активистам» (как именовались курсанты) новичка сделали инструктором. Сам Фастов почти год добивался перехода в преподавательский состав, не раз напоминал начальству о своем образовании, выполненных в Белоруссии заданиях: «Не удосужились одарить паршивой медалькой! А этот сразу поднялся на волну, видимо, помогла дружба с герром Эрлихом».

Фастов не подозревал, что сосед даже не дремлет и прокручивает в памяти разговор с Эрлихом перед отправкой за линию фронта.

Тот, кто помог внедриться в германскую разведшколу, вышагивал рядом с Николаем Степановичем по старому, заброшенному парку, некогда принадлежавшему диктатору Польши пану Пилсудскому.

Магура признался:

– Не подозревал, что зима в центре Европы столь мягкая. В моем краю в начале февраля метут осатанелые метели, в селах дома чуть ли не до крыш заносят сугробы, морозы не чета здешним.

Пригласивший на прогулку (что исключало подслушивание) Эрлих перешел к делу:

– Скоро, буквально в полночь вам представится приятная возможность увидеть свой Сталинград, точнее, то, что осталось от города, пожать руку начальника, обнять товарищей, опрокинуть с ними рюмку.

Магура не прореагировал на услышанное, что удивило Эрлиха.

– Вы, видимо, прослушали, я сказал, что отправляетесь в родные края, притом срочно.

– Все понял, – успокоил Николай Степанович. – Наше расставание радует не меня, а вас. Напрасно считаете, что с моим убытием, прекратите замаливать вину перед своим народом, Отчизной.

Эрлих нахмурился: «Надеялся вернуть душевное спокойствие, но придется действовать по указке НКВД…»

Магура размышлял об ином: «Мое убытие на Родину – заслуга господина Эрлиха, видимо, приложил немало усилий, чтобы избавиться от свидетеля его ареста за Волгой, передачи «дезы». Рад, что с моим отлетом абвер не проведает, по чьей вине в Средней Ахтубе потерпела крах абверовская операция».

– Почему в Сталинград посылают именно меня? – спросил Николай Степанович, не надеясь получить честный ответ, и не ошибся: