Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Как он писал Лотте? «Мы будем просто жить». Но в том же письме присовокупил, кто должен составить ему компанию в этой «просто жизни» на побережье: «Вы и печатная машинка». Да, пожалуй, немного бессердечно было тогда, в конце июня, писать своей пока еще тайной возлюбленной, что он даст ей телеграмму, чтобы «вы и печатная машинка могли через день-два приехать».

Третьего июля, отправляя Лотте в Лондон последние дорожные наставления, он повторил в пункте 4, что ей нужно взять с собой: «Конечно, печатную машинку». Прежде всего Цвейг хотел работать. Вот почему за ним последовала не только его секретарь и любовница Лотта Альтманн, – пообещал приехать и его друг и редактор Эмиль Фукс. Несколько дней назад он прибыл из Зальцбурга для того, чтобы помочь Цвейгу собрать второй том новелл, который осенью должен выйти в новом издательстве Райхнера.

Фукс – давний редактор Цвейга, за долгие годы между ними установилась тесная и плодотворная дружба, кроме того, у них есть одна общая страсть – шахматы. Поэтому все называют редактора Шахматным Лисом[64]. И если Цвейг не сидит вечером с Ротом, значит, он коротает часы с Фуксом перед шахматной доской, куря сигару, в полном молчании.

Так что у Цвейга здесь чуть ли не целый писательский отдел. И работает он лучше, чем в былые годы. Пока Фукс готовит том новелл, Цвейг пишет две миниатюры из цикла «Звездные часы человечества»: одна – о завоевании Византии, вторая – о путешествии Ленина в 1917 году из Германии в Россию в пломбированном вагоне.

С обеими он справляется легко, он заранее собрал материал, а византийская новелла пускает новый росток большой новеллы, которую он теперь пишет, очень рассчитывая на помощь Йозефа Рота. «Я работаю над этой новеллой, – написал он Роту за два месяца до отъезда в Остенде. – В действительности это легенда, еврейская легенда, которую я возвожу и расширяю на очень узком историческом фундаменте. Думаю, должно получиться недурно, хотя не в моих правилах об этом говорить. Я не совсем уверен в стиле. Мне нужен ваш взгляд». Но стиль – не единственное, в чем Цвейг сейчас не уверен. Есть еще религиозная, или, точнее, ритуальная сторона. В конце июня он признается Роту: «Для меня было бы счастьем, если бы вы согласились быть моей литературной совестью в этой легенде. Мы могли бы по вечерам, как в старые добрые времена, исследовать и учиться друг у друга». Новелла, которую пишет Цвейг, будет опубликована под названием «Погребенный светильник». Это легенда о семисвечнике, который странствует из Иерусалима в Вавилон и снова возвращается, а затем в качестве трофея Тита оказывается в Риме, где его похищают вандалы и отправляют в Карфаген, наконец, захваченный Велизарием, он попадает в Византию. И вот Юстиниан возвращает его в Иерусалим, но уже в христианский храм, после чего светильник исчезает навсегда. Это история о вечных еврейских скитаниях, которую Стефан Цвейг хочет дописать в Остенде. Это история меноры, семиствольного подсвечника, как история изгнания и бездомности евреев и их неугасающей надежды на то, что однажды вечные скитания закончатся. Он говорил Роту, что может писать теперь только то, «что резонирует со временем и укрепляет надежду». Но на самом деле эта история безысходна и печальна. В очередной раз светильник теряется. Цвейг преломляет эту историю через судьбу еврея Вениамина Марнефеша, который, будучи еще ребенком, видел похищение меноры и молча, в отчаянии наблюдал за тем, как рабы вандалов переносили на корабль награбленные сокровища Рима. Он попытался вырвать семисвечник у раба, но упал, а выпавший из рук вандала светильник раздробил ему плечо. Менора кажется навсегда потерянной: «Забурлила над килем белая пена, и коричневое тело заколыхалось на волнах, как будто оно жило и дышало. Распустив паруса, галеон уходил с рейда в открытое, бесконечное море»[65].

Вениамин Марнефеш будет уже глубоким стариком, когда его судьба и судьба меноры совершат свой круг. Примерно в конце первой трети книги в день разрушения Храма, девятого ава, евреи Рима собираются на кладбище, чтобы прочитать Кинот, скорбные песни, помолиться, оплакать и вспомнить день, когда евреи всего мира стали бездомными. Уже на закате евреи узнают, что светильник снова выкраден, на сей раз Велизарием, и плывет вместе с другими трофеями в Византию. Только один человек тихо улыбается этому горькому известию: Вениамин, по-читаемый общиной избранником[66], прозревает, что скорбная весть может таить в себе и зерно хорошей вести.

Над этим отрывком Стефан Цвейг безуспешно бьется. Возможно, ему не хватает воображения, личных воспоминаний, опыта, сочувствия или исторического материала.

* * *

Цвейг ведет Рота в итальянский ресторан Almondo на улице Лангестраат, едва ли не единственное место, где ему уже несколько раз удавалось уговорить своего друга поесть. Хозяин ресторана Йозеф Альмондо всегда сам их обслуживает, он гордится такими гостями. Поев, они даже пьют шнапс Verveine для лучшего усвоения пищи и, как подмечает Альмондо, к вящей радости Йозефа Рота.