Читаем Осточерчение полностью

самое забавное в том, владислав алексеевич,что находятся люди,до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах«вундеркинд»,«пубертатный период»и «юная девочка»«что вы хотите, она же ещё ребёнок» —это обо мне, владислав алексеевич,овладевшей наукой вводить церебролизинвнутримышечномексидол с никотинкой подкожно,знающей, чем инсулиновый шприцвыгодно отличается от обычного —тоньше игла,хотя он всего на кубик,поэтому что-то приходится вкалывать дважды;обо мне, владислав алексеевич,просовывающей руку под рядом лежащегос целью проверить, тёплый ли ещё, дышит ли,если дышит, то часто ли, будто загнанно,или, наоборот, тяжело и медленно,и решить, дотянет ли до утра,и подумать опять, как жить, если не дотянет;обо мне, владислав алексеевич,что умеет таскать тяжёлое,чинить сломавшееся,утешать беспомощных,привозить себя на троллейбуседрать из десны восьмёрки,плеваться кровавой ватою,ездить без провожатыхи без встречающих,обживать одноместные номерав советских пустых гостиницах,скажем, петрозаводска, владивостока и красноярска,бурый ковролин, белый кафель в трещинах,запах казённого дезинфицирующего,коридоры как взлётные полосыи такое из окон, что даже смотреть не хочется;обо мне, которая едет с матерью в скорой помощи,дребезжащей на каждой выбоине,а у матери дырка в лёгком, и ей даже всхлипнуть больно,или через осень сидящей с нею в травматологии,в компании пьяных боровов со множественными ножевыми,и врачи так заняты,что не в состоянии уделить ейни получаса, ни обезболивающего,а у неё обе ручки сломаны,я её одевала час, рукава пустые висят,и уж тут-то она ревёт – а ты ждёшь и бесишься,мать пытаешься успокоить, а сама медсёстер хохочущихненавидишь до рвоты, до чёрного исступления;это я неразумное дитятко, ну ей-богу же,после яростного спектакля длиной в полтора часа,где я только на брюхе не ползаю,чтобы зрители мне поверили,чтобы поиграли со мной да поулыбались мне,рассказали бы мне и целому залу что-нибудь,в чём едва ли себе когда-нибудь признавалися;а потом все смеются, да,все уходят счастливые и согретые,только мне трудно передвигаться и разговаривать,и кивать своим,и держать лицо,но иначе и жить, наверное, было б незачем;это меня они упрекают в высокомерии,говорят мне «ты б хоть не материлась так»,всё хотят научить чему-то, поскольку взрослые, —размышлявшую о самоубийстве,хладнокровно, как о чужом,«только б не помешали» —из-за этого, кстати, доктор как-то лет в девятнадцатьотказался лечить меня стационарно —вы тут подохнете, что нам писать в отчётности? —меня, втягивавшую кокс через голубую тысячерублевуюв отсутствие хрестоматийной стодолларовой,хотя круче было б через десятку, по-пролетарски,а ещё лучше – через десятку рупий;облизавшую как-то тарелку, с которой нюхали,поздним утром, с похмелья, которое как рукой сняло;меня, которую предали только шестеро,но зато самых важных, насущных, незаменяемых,так что в первое время, как на параплане, от ужасавоздух в лёгкие не заталкивался;меня, что сама себе с ранней юностии отец, и брат, и возлюблённый;меня, что проходит в куртке мимо прилавка с книгами,видит на своей наклейку с надписью«“республика” рекомендует»и хочет обрадоваться,но ничего не чувствует,понимаешь, совсем ничего не чувствует;это меня они лечат, имевшую обыкновениеспать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым,будто клином на них белый свет не сходится,извиваться, орать, впиваться ногтями в простыни;это меня, подверженную обсессиям, мономаниям,способную ждать годами, сидеть-раскачиваться,каждым «чтобы ты сдох» говорить«пожалуйста, полюби меня»;меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами,снимающими всегда в строгой очерёдности,как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам,как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться,как я читаю книжку на подоконнике,потому что считают, видимо,что как-то так и выглядит жизнь писателя;они, кстати говоря, обожают спрашивать:«что же вы, вера, такая молоденькая, весёлая,а такие тексты пишете мрачные?это всё откуда у вас берётся-то?»как ты думаешь, что мне ответить им,милый друг владислав алексеевич?может, рассказать им как есть —так и так, дорогая анечка,я одна боевое подразделениепо борьбе со вселенскою энтропией;я седьмой год воюю со жлобством и ханжеством,я отстаиваю права что-то значить,писать,высказыватьсясо своих пятнадцати,я рассыпаю тексты вдоль той тропы,что ведёт меня глубже и глубже в лес,размечаю время и расстояние;я так делаю с самого детства, анечка,и сначала пришли и стали превозносить,а за ними пришли и стали топить в дерьме,важно помнить, что те и другие матрица,белый шум, случайные коды, пиксели,глупо было бы позволять им верстать себя;я живой человек, мне по умолчаниюбудет тесной любая ниша, что мне отводится;что касается славы как твёрдой валюты,то про курс лучше узнаватьу пары моих приятелей, —порасспросите их, сколько она им стоилаи как мало от них оставила;я старая, старая, старая баба, анечка,изведённая,страшно себе постылая,которая, в общем, только и утешаетсятем, что бог, может быть, иногда глядит на неё и думает:«ну она ничего, справляется.я, наверное,не ошибся в ней».
Перейти на страницу:

Похожие книги

Золотая цепь
Золотая цепь

Корделия Карстэйрс – Сумеречный Охотник, она с детства сражается с демонами. Когда ее отца обвиняют в ужасном преступлении, Корделия и ее брат отправляются в Лондон в надежде предотвратить катастрофу, которая грозит их семье. Вскоре Корделия встречает Джеймса и Люси Эрондейл и вместе с ними погружается в мир сверкающих бальных залов, тайных свиданий, знакомится с вампирами и колдунами. И скрывает свои чувства к Джеймсу. Однако новая жизнь Корделии рушится, когда происходит серия чудовищных нападений демонов на Лондон. Эти монстры не похожи на тех, с которыми Сумеречные Охотники боролись раньше – их не пугает дневной свет, и кажется, что их невозможно убить. Лондон закрывают на карантин…

Александр Степанович Грин , Ваан Сукиасович Терьян , Кассандра Клэр

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Русская классическая проза