Осторожно, двери открываются

Антон вернулся с ключом минут через десять, когда у меня уже заболела шея от ожидания опасности со всех сторон. Мы зашли в дом, поднялись на верхний этаж. Антон поскреб ключом в замочной скважине, и мы оказались на пожарной лестнице, а оттуда выбрались на крышу. Все это мне пришлось проделать в ботинках на каблуках. Я еще ни разу в таких не ходила: пару раз надела в обувном магазине, просто посмеяться, чуть не упала и сняла. Сейчас тоже было неудобно, но мне даже понравилось: особенный наряд для особенного дня.

Крыша была выложена листовым железом, тут и там поблескивали замерзшие лужи. Приближался вечер, – как же рано темнеет в этом городе! – и тусклое солнце наконец-то снова проглянуло из-за туч, отразилось от льда, заставило крышу сиять. Я сделала пару шагов – и у меня с такой бешеной силой все сжалось внутри, что пришлось схватиться за каменный дымоход.

– Высоты боишься? – снисходительно спросил Антон.

– Не знаю, я в жизни так высоко не была!

Если я начинаю паниковать, не могу остановиться, аж в глазах потемнело. Ну почему дверь прямо на краю крыши, как будто издевается надо мной! Я сделала еще шаг – и желудок совершил сальто.

– Щас, – слабо пробормотала я.

Я вдохнула глубже и прошла еще немного. Постояла, сжав зубы. Ничего, тут всего-то шагов десять. По скользкой крыше. На каблуках. Нужно просто сказать себе, что не страшно, и все получится.

– Ой, да не мучайся. – Антон перегородил мне путь. – Смотреть тошно, ты вся белая. Сядь.

Я тут же послушалась, и это был первый раз, когда я почувствовала облегчение от того, что не могу сопротивляться его приказу.

– Посижу и все сделаю, – твердо сказала я, стараясь побороть тошноту. – Мне надо принести третий артефакт и ехать домой.

– За мной после Сен-Жермена должок. Сам закрою, а скажем, что ты. Но это займет какое-то время.

Он посмотрел на дверь так, будто готовился сделать что-то неприятное, и до меня кое-что дошло.

– Раз ты работаешь один, получается, до моего появления ты сам закрывал двери. Значит, у тебя тоже есть к этому дар!

Он покачал головой и мрачно сел рядом со мной прямо на холодную грязную крышу. Потом нехотя вытащил из кармана джинсов кирпичик жвачки «Love Is» – мои любимые, у них еще вкладыши со смешным комиксом про любовь. Жвачка была новенькая, в упаковке, и ее окружало слабое голубое сияние очень знакомого вида. Я непонимающе подняла брови, и Антон через силу пояснил:

– Надо разжевать ее и залепить замочную скважину. Дверь пропадет.

Я уставилась на дверь. До этого я их не особо рассматривала и только сейчас заметила, что под ручкой у нее и правда есть замочная скважина, очень простая, вроде тех, какие рисуют дети.

– У тебя дар залеплять замочные скважины жвачкой?!

Антон развернул упаковку, и в воздухе запахло то ли клубникой, то ли персиком.

– Надо минут пять, чтобы сияние разгорелось, – сказал он, разжевывая жвачку с таким видом, будто это старый носок.

– Какая… Милая у тебя способность.

– Ты хотела сказать «дебильная»? К счастью, это не у меня, у Вадика, мне их выдают. Ненавижу их вкус, вид, запах, я жую их столько лет, что возненавидел вместе с ними клубнику и бананы. Ее нельзя жевать заранее, чтобы зря не потратить, – только когда уже добрался до двери. Надо ее дожевать ровно до нужной яркости – а потом она сразу гаснет.

Антон надул пузырь – он получился сияющий, искристо-голубой, как артефакты, – сочно лопнул его и продолжил жевать. Так вот почему на Фонтанке он сказал мне, что будет быстрее, если я сама закрою дверь: похоже, эта героическая подготовка занимала у Антона довольно много времени.

Голова у меня все еще кружилась от высоты, но сладкий запах жевательной резинки, как ни странно, поднял мне настроение. Я смогла даже вытянуть шею, чтобы проверить, не подъехала ли к подъезду машина Клана, – но, к сожалению, отсюда улицу разглядеть не получалось, только крыши соседних домов. Жутко и… потрясающе.

– Нас не арестуют за то, что мы на крышу забрались?

Вместо ответа Антон вытащил из кармана удостоверение, которое показывал мне при первой встрече. Жест был по-мальчишески самодовольный, и я подумала: Антон гордится тем, что он стражник, потому что в его жизни, похоже, ничего другого особо и нету.

– Можно мне такую пожевать? – спросила я.

– Они подотчетные, я за них расписываюсь. Поверь, ты ничего не теряешь.

– А вкладыш посмотреть?