Осторожно, волшебное!

Когда-то давно, в войну и после войны, в трудную годину мать ходила к чужим людям - убираться, простирнуть, приготовить обед, посидеть с ребенком. Но времена переменились. Став на ноги, Никита категорически запретил ей подрабатывать вечерами, даже слышать об этом не хотел, сердился. Мужчины иет в доме, что ли?

Мать так и сказала зубной докторше. Поблагодарила, вежливо отказалась.

Через некоторое время последовало новое предложение. Зубная докторша и ее муж летом уезжают на дачу, потом на курорт, опасно оставлять квартиру надолго пустой. Так не поживет ли мать Никиты у них месяц-другой? Ничего не надо делать, только слегка поддерживать чистоту, порядок и еще гулять с бульдогом. За это зубная докторша посулила такую астрономическую цифру, что мать Никиты была совершенно ошеломлена.

- И ваши сыновья могут заходить вас навещать, пожалуйста. У нас первоклассный стереопроигрыватель, пусть слушают заграничные пластинки, джазы, не жалко. Только прошу вас ничего со стен не снимать, как висят фотографии моей дорогой девочки, так пусть и висят. Хорошо?

Никите все это до смерти надоело. И чего она клеится к его матери? У матери дом, семья, зачем ей жить неизвестно где, варить похлебку чужой псине? В один прекрасный день он попросту разорвал очередной талончик и сказал матери, что больше ей в зубном кабинете делать нечего.

Мать безропотно подчинилась. В другое время она, может, еще и поворчала бы, поспорила... или просто ходила бы в зубной кабинет потихоньку, не докладываясь сыну. Уж очень ей нравилась, грела ее эта неожиданно выпавшая на ее долю забота, это лестное внимание, вся атмосфера этого полного таинственности и недоступности, блещущего невероятной чистотой кабинета, где кому-то отвечали по телефону: «Нет, нет, не раньше пятнадцатого. И не настаивайте. Ничего не получится». А для нее была всегда открыта дверь...

Но сейчас с Никитой лучше было не связываться, он был зол как бес. На заводе у него, кажется, неприятности, что-то не так сделал или сказал, кому-то из начальства не угодил. И с девицей... какая-то история с девицей, она нечаянно услышала его разговор с Женькой, хотя и не очень поняла, что к чему. Девица пропала, сначала была, а вскорости пропала, работала, что ли, на станции метро, потом уволилась, домашний ее адрес никто не знает. Вадику, что ли, нужен адрес?

Ох, хоть бы он скорее уехал в отпуск, Никита! А то с ним сладу нет. Переутомился мальчик за зиму, все учение да учение, книги толстющие, в постель и то с книгой, мыслимое ли дело, и уж который год... От учения вполне можно умственно повредиться, были случаи. На днях чашку уронил и разбил, никогда такого не бывало, у него же руки ловкие, хваткие. Сколько раз говорила, кончал бы техникум при заводе, зачем это высшее, кому оно нужно, зарплата та же, люди на хорошие должности выходят с бумажкой техника, так нет, разве они послушают...

Зубная докторша еще звонила раз-другой, приглашала в гости, сулила какие-то дары, но мать, смущенно ежась под строгим взглядом Никиты и насмешливым - Женьки, невнятно бормотала, что занята, никак не может, сверхурочные в типографии, делов по дому выше головы.

Отношения прервались.

15

...Вот оно, самое сердце Китай-города, бывшее московское сити.

Бывшие гостиные дворы, поделенные многочисленными мелкими учреждениями и организациями, которые заселили в них все углы и дыры, как ласточки заселяют береговой откос, и навесили густо, тесно у всех входов доски со своими наименованиями. Бывшие торгово-складские помещения, построенные на старинный манер, с глубокими темными дворами и железными галереями, на которые' прямо снизу поднимаются ветвящиеся, разбегающиеся, извивающиеся железные лестницы. Здесь размещались когда-то купеческие конторы, банки, склады, здесь по соседству была биржа в монументальном многоколонном здании с ложно-значительной миной фасада. Русь, купеческая, капиталистическая, финансовая, торгующая, играющая на бирже, берущая подряды и концессии, здесь накапливала силы, здесь ожидала своего часа, чтобы прийти к власти - прийти надолго, напрочно, чуть ли не навечно. А вышло - всего-то на восемь месяцев.

Я брожу вокруг ГУМа. Изучаю доски, изобильно облепившие стены домов, иногда стараюсь запомнить какое-нибудь особо выдающееся название учреждения, сложенное из обрубленных слогов разнородных слов, как из детских кубиков.

Названия - сокращения. Они здесь повсюду, они залепляют, засоряют книгу города, владеют улицей. «Гипротоп- пром». Тяжеловесно, глыбисто. Так, возможно, носороги или гиппопотамы называют своих старейшин. «Зист». А так, пожалуй, перекликаются щеглы. «Связьиздат». Слово, которое никому, я уверена, не удастся произнести. «Глав- мосавтотранс». «Москуктэк (Уктэк)». Не правда ли, это похоже на вопль дикарей, сжигающих шалаши соседнего племени, на боевой клич - «Уктэк!»?