Осторожно, женское фэнтези!

– Я доверяю мнению леди Райс, – сказала я, пропустив шпильку о романах. – А она составила четкий психологический портрет. К тому же тот тип не стихи читать начнет, полагаю. Вы же сами говорили, что действие приворота зависит от фантазии. Не думаю, что у завсегдатая питейных заведений ее хватит на что-либо, кроме поиска удобной поверхности.

– Согласен. С фантазией там неважно.

– Так вы дадите мне приворот?

– Нет.

– Но…

– Во-первых, с вашей удачей, мышка моя, вы половину флакона выльете на себя, а это чревато телесными повреждениями. Для тех, кто встретится на вашем пути. Я помню, как неласковы бывают эти ручки. А во-вторых, у вас, в отличие от меня, нет причин наведаться к несчастной жертве злокозненных магов.

– То есть…

– Да, – он ухмыльнулся, подтверждая, что маги таки злокозненны, по крайней мере некоторые из них. – Возвращайтесь в палату и ждите результатов. Полагаю, вы их услышите.

Видимо, комитетчица и опекаемая ею «жертва» успели порядком его раздраконить, раз уж Грин согласился так легко. Или же понимал, какие неприятности ждут академию из-за этих двоих, и, как и многие, хотел их избежать. Вряд ли он пошел бы на такое только потому, что я попросила, ведь это самое настоящее преступление.

А мы теперь, получается, сообщники.

Думать об этом оказалось приятно, а после того как через полчаса после моего возвращения в палату тихое крыло, оглашенное возмущенным визгом, перестало быть тихим, – еще и весело. Визг постепенно перешел в ругань, требования вызвать полицию и отправить «мерзкого негодяя» в тюрьму, а лучше сразу на эшафот. Затем, словно по волшебству, все стихло.

Когда эта тишина уже начала нервировать, в палату наконец-то вошел Грин. Закрыл дверь, привалился к ней спиной и спрятал лицо в ладонях.

– Бет…

Я вскочила навстречу.

– Бет, вы не представляете, как мне стыдно, – голос его звучал сдавленно, плечи мелко подрагивали. – Как мне стыдно за то, что я не позволил вам это увидеть…

Доктор опустил руки, и я поняла, что он едва сдерживает смех.

– Это нужно было видеть! Это… Вы понимаете, что я сделал? И что сделают со мной, если кто-нибудь узнает?

– Но ведь никто не узнает?

– Нет, конечно. Натуральные компоненты, да и нейтрализатор убрал следы. Но… Уф, даже жаль, что я никому не смогу об этом рассказать! Это… У меня слов нет. Вас уж точно в недостатке фантазии не упрекнешь, мышка моя. Странно, что вы не смогли дописать свою книгу.

Напоминание о книге после ставшего привычным шутливого обращения неприятно царапнуло, да и доктор улыбался уже не так искренне.

– Что там? – я кивнула на дверь.

– Там, – он обернулся через плечо, будто мог что-то увидеть, – новую жертву отпаивают чаем. Старую жертву, утратившую права на данный статус, сторожат санитары. Ждем прихода полиции и, наверное, ректора. Думаю, разрешится все быстро. Ходатайствовать за «безвинно пострадавшего» мэр и его племянница вряд ли захотят, как и разглашать подробности только что произошедшего: доброе имя дамы и все такое. А «пострадавший» теперь сам попросит уладить дело миром; еще и благодарен будет, если с ним станут разговаривать, а не вытолкают пинками.

– Значит, мы спасли академию от скандала, да?

– Да, – он уже совсем не улыбался. – Оказывается, это может быть так просто. И так… не по-геройски.

– Злопамятный вы все-таки человек, – я опустила глаза.

– Нет. Просто памятливый. Память хорошая. Помню, кто что сказал и когда. Например, когда вы слышали, чтобы я говорил, что действие приворота зависит от фантазии, если вас не было на той лекции?

Я вздрогнула, подняла на него взгляд, но не смогла произнести ни слова.

Да и нужно ли?

– Вы сидели на верхнем ряду, в углу. Если бы я вас не видел, то и не сказал бы… того, что сказал. Это предназначалось вам. Только.

С каждым словом он делал шаг ко мне, а я пятилась, пока не уперлась спиной в стену, совсем как тогда, в его кабинете. И в остальном не оставляло ощущение, словно все это уже было когда-то.

Или должно было быть.

Именно так.

Близкое тепло и холодок по коже.

Дразнящая усмешка.

Вопрос и ответ в его глазах.

Пальцы, скользнувшие по моей щеке и запутавшиеся в волосах на затылке.

– Я все еще жду, Бет.

– Чего?

– Когда вы меня ударите.

– Вы… – Моя рука уперлась ему в грудь и скользнула вверх, обвила шею. – …не сделали ничего, чтобы заслужить…

– Я как раз собирался.

Сумасшествие.

Но я подумала, что заслужила право хоть ненадолго сойти с ума. И это, в принципе, все, о чем я успела подумать.

Как там пишут в книгах, вспоминавшихся сегодня по поводу и без: время остановилось? Замедлилось?

Чушь!

Время шло. Секунды вздрагивали на ресницах. Тянулись минуты – поцелуями, редкими прерывистыми вздохами, жадными прикосновениями. Время шло, отказываясь застывать или растягивать мгновения, не давая забыть, что у нас нет ни вечности, ни даже получаса.

Ни двери, которая закрывалась бы на ключ.

Хотя последнее и к лучшему, иначе неизвестно, как далеко зашло бы это безумие. И без того нелегко было остановиться, чувствуя, как в груди плавится свечным воском сердце…