Остракизм в Афинах

Процессы типа γραφή παρανόμων получили достаточно широкое распространение в Афинах с конца V в. до н. э. и на протяжении следующего столетия. За период с 415 по 322 г. до н. э. из источников известно несколько десятков таких процессов[1018]; нужно полагать, что были и другие, сведения о которых до нас не дошли. Правда, далеко не во всех случаях судебное заседание оканчивалось обвинительным приговором. Обратим внимание и на то, что обвиняемыми в данном типе процессов часто выступали видные политики: ведь именно им по большей части приходилось вносить проекты постановлений на рассмотрение экклесии, и, соответственно, они оказывались особенно уязвимыми для γραφή παρανόμων. Поэтому многие из политических лидеров старались подстраховаться, предлагая свои важнейшие инициативы через подставных лиц. Так поступал еще Перикл в V в. до н. э. (Plut. Pericl. 7; в его время γραφή παρανόμων уже было учреждено), а вслед за ним — и другие влиятельные граждане. Обвинители в данном типе процесса тоже зачастую принадлежали к самой верхушке политической элиты. Пожалуй, самым известным процессом γραφή παρανόμων в афинской истории следует назвать знаменитый процесс против Ктесифонта о венке (330 г. до н. э.), в котором обвинителем выступал Эсхин, а обвиняемого защищал Демосфен (по счастливой случайности, сохранились речи обоих ораторов, произнесенные на этом процессе: Aeschin. III; Demosth.XVIII). Таким образом, два виднейших политика своего времени столкнулись в непримиримой борьбе, и ареной для столкновения послужил именно процесс γραφή παρανόμων. Совершенно ясно, что Эсхин, предъявляя обвинение Ктесифонту, метил, собственно, не в него, а в Демосфена. Что может быть более ярким свидетельством того, что процессы о «противозаконна стали важным средством политической борьбы?

На наш современный взгляд, мало феноменов в афинской правовой практике были столь же абсурдными, как γραφή παρανόμων. Действительно, если вынесенное на рассмотрение экклесии предложение противоречило существующему законодательству, то почему оно вообще не отклонялось сразу же, на предварительной стадии (например, еще в Совете Пятисот), а ставилось на обсуждение и на голосование? Почему политические противники инициатора постановления тут же не указывали демосу на противозаконность проекта, а предпочитали отмалчиваться и позволить псефисме быть принятой? А ведь, наверное, в душе они еще и радовались тому, что конкурент сам себя загоняет в ловушку, превращаясь в удобную мишень для политического процесса. Наконец, если державный демос все-таки принял постановление, оказавшееся впоследствии незаконным, то кого другого, кроме самого себя, он должен был за это винить? И почему обязательно нужно было искать «козла отпущения» в лице политика-инициатора? Кстати, вот опять всплывает этот образ, неоднократно упоминавшийся нами ранее в связи с остракизмом, — «козел отпущения». Следующая стадия секуляризации древнего ритуала, окончательно оторвавшегося от своих сакральных корней?

В IV в. до н. э. применялся и другой тип судебного процесса, чрезвычайно близкий к только что рассмотренному, — γραφή νόμον μή έπιτήδειον θεΐναι («обвинение в принятии неподходящего закона»). Этот тип процесса[1019] был введен тогда, когда в правовой практике наметилось четкое разграничение между категориями закона и псефисмы и когда законы в собственном смысле стали приниматься уже не экклесией, а коллегией номофетов. При этом характерно, что и в данном случае обвинение предъявлялось отнюдь не номофетам, а гражданину, который внес законопроект.

Такой тип политического процесса, как исангелия (εισαγγελία, «оповещение») имел в демократических Афинах тоже ярко выраженный политический характер. Исангелия возбуждалась жалобой против того или иного лица в совершении особо тяжкого государственного преступления (например, измены). Существовала исангелия давно, она зафиксирована уже ко времени Солона и вначале находилась в компетенции Ареопага, но впоследствии, с середины V в. до н. э. стала прерогативой демоса[1020]. Этот тип процесса чаще всего направлялся против влиятельных политиков, занимавших важные государственные должности (например, пост стратега). Исангелию, ввиду ее чрезвычайного характера, могли рассматривать не только коллегии гелиеи, но также и народное собрание. Впрочем, такое положение сохранялось не всегда: после 362 г. до н. э. ни одной исангелии, внесенной в экклесию, не зафиксировано в источниках. С этого времени дикастерии, судя по всему, стали единственным органом, выносившим решения по такому роду обвинениям. Исангелия, как и γραφή παρανόμων, получила особенное распространение с конца V в. до н. э. и тоже являлась важным средством политической борьбы.