Остракизм в Афинах

Во-вторых, обратим внимание на порядок слов у Аристотеля (Роl. 1302b18), когда он говорит о том, что остракизм применялся έν "Αργεί και Άθήνησιν — именно так, а не иначе. Едва ли отличавшийся скрупулезностью и педантизмом Стагирит расположил здесь названия городов в произвольном, ничем не обусловленном порядке. Нельзя говорить и об алфавитной расстановке топонимов: по правилам греческого алфавита, в отличие от русского, Афины должны были бы оказаться впереди. Логичнее предположить, что у автора «Политики» были какие-то веские основания поставить Аргос перед Афинами, например, имевшиеся в его распоряжении сведения о том, что аргосский институт остракизма древнее афинского[1118]. Во всяком случае, если бы Аристотель абсолютно точно знал, что родина остракизма — Афины, следует полагать, что их он и поставил бы на первое место. Но, очевидно, такой безоговорочной уверенности он не имел, в отличие от многих ученых XIX–XX вв.

В-третьих, высказывавшиеся и аргументировавшиеся нами выше соображения о доклисфеновском, архаическом происхождении остракизма (гл. II, п. 2) лишают версию о его безоговорочно афинской природе одного из серьезных устоев. Выражаясь фигурально, если Клисфен — не «отец» остракизма, то Афины вовсе не обязательно должны быть «родиной» этого института. Говоря же более терминологично, если мы отказываемся от жесткой привязки возникновения остракизма к совершенно конкретному историкохронологическому контексту (политическая борьба в афинском полисе конца VI в. до н. э.) и ставим этот процесс в контекст более широкий, причем не только афинский, а общегреческий, то и локальный контекст вполне может быть изменен, во всяком случае, перестает быть инвариантным.

Но самым важным представляется нам рассмотреть, насколько позволяют источники, проблему хронологических рамок функционирования остракизма в различных полисах за пределами Афин и попытаться подойти к решению сопутствующих проблем. Прежде всего интересует нас вопрос, когда именно появлялся остракизм в том или ином месте. Уже в зависимости от полученных ответов можно будет говорить о возможности или невозможности, вероятности или маловероятности афинского влияния в каждом конкретном случае. Задача, стоящая перед нами, ввиду скудости Источниковой базы чрезвычайно сложна. Пытаясь ее реализовать, мы не будем, в отличие от общепринятой практики, пытаться вычислить датировку введения остракизма в Мегарах, Аргосе, Кирене и др. на основании постулируемого заимствования из Афин. Как раз это последнее еще нуждается в доказательстве и, следовательно, само по себе не может использоваться для обоснования чего-либо. Постараемся прибегать к другим методам, к привлечению разного рода косвенных данных, в частности, известных фактов из политической истории полисов, которые нас интересуют (впрочем, к сожалению, политическая история всех этих полисов тоже реконструируется более или менее слабо). Посмотрим, не поможет ли это чем-нибудь. Кроме того, нам представляется правомерным привлечь также некоторые теоретические соображения о закономерностях применения остракизма.

Одну из таких закономерностей нам, кажется, удалось вывести в одной из предыдущих работ[1119]. В Афинах «классический» остракизм был учрежден Клисфеном вскоре после свержения тирании Писистратидов. Именно такая последовательность имела место и в Сиракузах: вскоре после ликвидации тирании Дейноменидов там была введена процедура петализма. Это — то, что известно безусловно, и нам представляется, что в этом следует видеть некую общую закономерность. Такая закономерность будет, кстати, вполне логичной и естественной в свете того, что мы знаем о предназначении остракизма. Не возьмемся, конечно, утверждать, что во всех полисах, где остракизм был, он вводился после ликвидации тиранического режима, но уже a priori такой исторический контекст для появления данного института кажется наиболее уместным.