Остракизм в Афинах

Остальные доводы, приводимые сторонниками датировки острака с Керамика 470-ми гг. до н. э., представляются еще менее убедительными. Большинство их связано с появлением на этих острака имен тех или иных афинских граждан или другой информации. Так, отмечалось, что в рассматриваемой группе памятников весьма велика доля экземпляров, направленных против Фемистокла; нередко встречается на них и имя Кимона. Отсюда вытекает примерно следующий ход мыслей: Фемистокл был изгнан остракизмом отнюдь не в 480-х, а в 470-х гг. до н. э.; следовательно, к этому времени должны относиться и его остраконы. Кимон же в 480-х гг. был еще попросту слишком молод, чтобы выступать в качестве «кандидата» на изгнание остракизмом. Никак не можем согласиться ни с тем, ни с другим. Фемистокл уже до вторжения Ксеркса был одним из активнейших участников внутриполитической борьбы в Афинах. Остракизмом в этот период он действительно не изгонялся, но, подвергая его угрозе своих противников, постоянно подвергался той же угрозе и сам. Об этом нам и раньше приходилось писать[137], и в рамках данной работы придется еще подробно останавливаться (гл. IV, п. 2). Несколько сложнее проблема Кимона, который в 480-х гг. действительно был еще молодым человеком, не достигшим тридцатилетия. Но Кимон, выходец из знатнейшего рода Филаидов, сын марафонского победителя Мильтиада, занимал в афинском полисе особое положение. После бесславной смерти отца и перипетий, связанных с уплатой оставшегося после него огромного штрафа, Кимон, несмотря на свою молодость, был, судя по всему, прекрасно известен согражданам, более того, по словам Плутарха (Cim. 4), «пользовался в городе дурной славой». В складывании этой негативной репутации сыграли роль несколько обстоятельств. В частности, на Кимона переносилась неприязнь, которую многие афиняне испытывали к Мильтиаду, по их мнению, чрезмерно «вознесшемуся» и которая усугублялась твердой уверенностью греков рассматриваемой эпохи в ответственности потомков за деяния предков[138]. Не следует сбрасывать со счетов и распространявшиеся по городу сплетни о незаконном сожительстве Кимона с родной сестрой Эльпиникой (как мы увидим чуть ниже, факт этих сплетен зафиксирован не только письменными источниками, но и надписью на одном остраконе). Таким образом, Кимон уже в 480-е гг. до н. э. вполне мог подвергаться опасности остракизма. Конечно, опасность эта вряд ли была реальной, и он, конечно, не был в числе главных «кандидатов» на изгнание, таких, как Аристид или Ксантипп, но нет ничего удивительного в том, что несколько десятков или даже сотен афинских граждан предпочитали писать на черепках именно его имя. Во всяком случае, опровергнуть это вряд ли возможно.

Далее, на трех остраконах с Керамика фигурирует имя Арифрона, сына Ксантиппа. Если отождествить этого Арифрона с известным из письменных источников братом Перикла (имя и патронимик совпадают), то это могло бы стать решающим доводом в пользу поздней датировки острака. В самом деле, в 480-х гг. до н. э. Арифрон, будучи несовершеннолетним, никоим образом не мог подвергаться угрозе остракизма. Мы подробно рассмотрели этот вопрос в другом месте[139], что позволяет нам теперь ограничиться кратким суммированием сделанных там выводов. Арифрон, брат Перикла, родившийся никак не позже 495 г. до н. э., не мог по своей молодости выступать в качестве «кандидата» на изгнание не только в 480-х гг., но также и во время гипотетического второго остракизма Мегакла в 470-х, если принять историчность последнего.

Гораздо более приемлемой идентификацией для упоминающегося на острака Арифрона является отец Ксантиппа и дед Перикла. Этому человеку в 480-х гг., как показывают результаты наших хронологических калькуляций, должно было быть около 70 лет — возраст солидный. Однако на острака того же времени есть более сотни упоминаний Гиппократа, сына Алкмеонида. А этот Гиппократ, принадлежавший к роду Алкмеонидов, родился, как продемонстрировал А. Раубичек на основании эпиграфических данных[140], около 560–550 гг. до н. э., то есть точно тогда же, когда и Арифрон Старший. Таким образом, даже политический деятель в достаточно преклонных годах вполне мог оказаться настолько ненавистным некоторым из своих сограждан, чтобы они пожелали его удаления за пределы Аттики. А вот если мы отнесем острака с Керамика к 470-м гг., то появление на них Арифрона, деда Перикла, окажется практически невозможным. Если даже он был еще в живых в это время, ему должно было быть более 80 лет. Вряд ли столь глубокий старец мог у кого бы то ни было вызывать опасения. Иными словами, аргумент, приводимый в свою пользу сторонниками поздней датировки рассматриваемого комплекса памятников, работает скорее против них.