Остракизм в Афинах

Раубичек, тщательно исследовав как данные нарративной традиции о Дамоне, так и острака с его именем, дал датировку его остракизма, которая и нам кажется наиболее вероятной — 430-е гг. до н. э.[445] Существуют и иные датировки, как более ранние[446], так и более поздние[447], которые, однако, представляются нам менее предпочтительными, особенно те из них, которые имеют в виду период после смерти Перикла, годы Архидамовой войны. Крайне маловероятно, чтобы афиняне в условиях ежегодных спартанских нашествий, форс-мажорных обстоятельств в переполненном эвакуантами городе, не говоря уже о губительной эпидемии, вздумали выяснять отношения с помощью остракофории. К тому же известно, что Дамон, отбыв положенный срок изгнания, возвратился в Афины. Его пребывание там в период Пелопоннесской войны, как при жизни Перикла, так и после его смерти, фиксирует в ряде диалогов Платон (Plat. Alc. I. 118c; Lach. 200ab; Resp. III. 400bc; IV. 424с). Как бы то ни было, сама достоверность остракизма Дамона остается (и, видимо, всегда останется) проблематичной; есть исследователи, которые в принципе не признают историчности этого события[448].

В рамках разговора о спорных остракизмах нам остается рассмотреть еще два, тесно связанных между собой. Это — вторичные остракизмы Мегакла, сына Гиппократа, и Алкивиада Старшего. Об обоих упоминает один — единственный античный автор — оратор Лисий, и упоминание это встречается в крайне тенденциозном контексте, в обвинительной речи против Алкивиада Младшего, сына знаменитого Алкивиада (Lys. XIV. 39). Речь эта буквально переполнена самыми грубыми выпадами, и в одном ее месте логограф, поминая, по обыкновению, недобрым словом предков обвиняемого[449], говорит буквально следующее: Άλκιβιάδην μέν τον προπάππον αυτού και τον προς μητρός πάππον Μεγακλέα οί ύμέτεροι πρόγονοι δις άμφοτέρους έξωστράκισαν. Данный пассаж, вплоть до относительно недавнего времени не привлекавший особенного внимания исследователей, начиная с 1970-х гг. стал рассматриваться со значительно большим доверием. В нем увидели подтверждение датировки острака с Керамика 470-ми, а не 480-ми годами до н. э.; появилась возможность относить эти памятники к гипотетическому второму остракизму Мегакла, ссылаясь в связи с этим на Лисия. Соответственно, в целом ряде недавних работ проводится мысль о том, что Мегакл после своего изгнания в 486 г. и досрочного возвращения в 480 г. был еще раз подвергнут остракизму, и произошло это в 470-е гг. (во всяком случае, не позднее остракизма Фемистокла в конце этого десятилетия). А поскольку свидетельства источников нельзя принимать «наполовину», пришлось постулировать два остракизма и для Алкивиада Старшего: первый, гипотетический, в те же 470-е гг., а второй, бесспорный, — около 460 г. до н. э., о чем мы писали выше[450].

Перед нами типичный пример того, что англичане называют a circular argument, «порочного круга» в доказательстве. Цитированное упоминание Лисия берется как довод в пользу поздней датировки острака с Керамика, а сама эта поздняя датировка служит аргументом, подкрепляющим достоверность данных Лисия. Попробуем все-таки разделить эти два аргумента. Работает ли каждый из них по отдельности? Насколько можно судить, нет. То, что мы имеем у Лисия (δίς άμφοτέρους), представляет собой обычный риторический плеоназм (мы бы назвали этот прием гендиадисом, хотя и не в строгом смысле слова), призванный усилить обличительный эффект речи. В конце концов, не исключено, что пресловутое δίς, на котором строится вся аргументация сторонников историчности двух остракизмом Мегакла и Алкивиада, может быть попросту продуктом порчи текста. Во всяком случае, даже если текст не искажен, одно-единственное тенденциозное свидетельство, конечно, не может устоять против молчания всей остальной нарративной традиции. Остракизм был исключительно важной вехой в биографии любого политического деятеля, да и вообще это была весьма серьезная, нечасто применявшаяся процедура. Пришлось бы признать крайне странным, что такой неординарный прецедент, как двукратное применение этой меры к одному и тому же лицу (а речь идет даже о двух лицах!) не оставило более существенных следов в античных источниках[451].