Остракизм в Афинах

Прежде всего перечислим свидетельства источников, позволяющие говорить о датировке введения остракизма. Важнейшее из этих свидетельств содержится в 22-й главе «Афинской политии» Аристотеля. Говоря о реформах Клисфена, о принятых по его инициативе законах, философ отмечает, что в числе этих законов έτέθη και ό περί του όστρακισμοϋ νόμος (Arist. Ath. pol. 22.1). Чуть позже (22.3–4), рассказывая о событиях 487 г. до н. э., Аристотель упоминает, что τότε πρώτον έχρήσαντο τω νόμφ τω περί τόν όστρακισμόν, δς έτέθη διά την υποψίαν των έν ταις δυνάμεσιν, ότι Πεισίστρατος δημαγωγός και στρατηγός ών τύραννος κατέστη, και πρώτος ώστρακίσθη τών έκείνου συγγενών "Ιππαρχος Χάρμου Κολλυτεύς, δΓ ον και μάλιστα τόν νόμον εθηκεν ό Κλεισθένης, έξελάσαι βουλόμενος αύτόν. Из процитированных слов следует, что автор «Афинской политии» считал инициатором принятия закона об остракизме «отца афинской демократии» Клисфена. Институт остракизма был учрежден в ходе его реформ (имевших место, как известно, в последнее десятилетие VI в. до н. э.), направлен был в первую очередь против Гиппарха, сына Харма, лидера группировки оставшихся в Афинах сторонников свергнутых тиранов, но воспользовались им впервые лишь через два года после Марафонского сражения[462].

Именно с Клисфеном связывает введение остракизма и ряд других авторов (Philochor. FGrHist. 328. F30; Aelian. Var. Hist. XIII.24; Vatic. Graec. 1144. fol. 222rv). Особенно важно свидетельство аттидографа Филохора, который, как уже отмечалось выше, имеет заслуженную репутацию объективного и скрупулезного автора. Филохор пишет, что остракизм был введен νομοθετήσαντος Κλεισθένους, ότε τούς τυράννους κατέλυσεν, όπως συνεκβάλοι και τούς φίλους αύτών. Таким образом, его данные совпадают с данными Аристотеля, за исключением того, что он не упоминает имени Гиппарха, сына Харма, а говорит о неких абстрактных «друзьях тиранов». В тот же контекст ставит закон об остракизме и Диодор (XI. 55.1), хотя он и не упоминает имени Клисфена. Сицилийский историк утверждает, что остракизм ένομοθετήθη μεν έν ταΐς Άθήναις μετά την κατάλυσιν των τυράννων των περί Πεισίστρατον.

Всем перечисленным свидетельствам противоречит один из фрагментов аттидографа Андротиона (FGrHist. 324. F6), сохраненный позднеантичным лексикографом Гарпократионом (s.ν."Ιππαρχος). Во фрагменте, в том его виде, как он дошел до нас, значится буквально следующее: άλλος δέ έστιν "Ιππαρχος ό Χάρμου… περί δέ τούτου Άνδροτίων έν τη β φησίν ότι συγγενής μέν ήν Πεισιστράτου τού τυράννου και πρώτος έξωστρακίσθη τού περί τον όστρακισμόν νόμου τότε πρώτον τεθέντος διά την ύποψίαν τών περί Πεισίστρατον, ότι δημαγωγός ών καί στρατηγός έτυράννησεν. Таким образом, из данного сообщения следует, что закон об остракизме был принят тогда же, когда этой мере подвергся Гиппарх, сын Харма, а это случилось, как мы видели в предыдущей главе, в 487 г. до н. э. Иными словами, если у Аристотеля между введением остракизма и его первым применением оказывается временной промежуток примерно в два десятилетия, то у Андротиона эти два события непосредственно следуют одно за другим.

Итак, перед нами две взаимоисключающие традиции: основная, превалирующая в источниках начиная с Аристотеля и далее, и вторая, альтернативная, представленная единственным свидетельством Андротиона в передаче Гарпократиона. На этих традициях основываются две основные точки зрения в современной историографии по рассматриваемому вопросу, две основные датировки принятия закона об остракизме. Ясно, что прав может быть только кто-то один: или Аристотель, или Андротион. Очевидно, критериями при выборе между двумя традициями могут быть обстоятельства двоякого рода. Во-первых, сравнительная оценка их достоверности и авторитетности. Элиминация какой из них поведет к возникновению наименьшего количества проблем, внутренних и внешних противоречий? Во-вторых, соображения общего характера о соответствии или несоответствии той и другой традиции с тем, что мы знаем о политической жизни Афин на рубеже эпох архаики и классики.

Поздняя датировка введения остракизма — 487 г. до н. э. — была достаточно популярна в начале XX века (общие труды К. Ю. Белоха, Г. Де Санктиса, У. Карштедта и др.), но впоследствии постоянно утрачивала приверженцев. Можно назвать не так уж и много антиковедов, поддерживавших ее во второй половине недавно истекшего столетия. Среди них — К. Хигнетт, Д. Кинаст, Й. Шрейнер и др.[463] Следует отметить, что к той же датировке склонялся, хотя и не без колебаний, такой авторитетный специалист по древнегреческой истории и историографии, как Ф. Якоби[464]. Пожалуй, самой глубокой по исследованию источникового материала, самой аргументированной работой данного направления стала большая статья Р. Вернера «Источники о введении остракизма»[465].