Остракизм в Афинах

Аргументацию, содержащуюся у перечисленных авторов, можно вкратце изложить следующим образом. Пусть Андротион — единственный античный писатель, противостоящий в рассматриваемом вопросе основной ветви традиции, но зато он самый ранний из всех[466]. Он должен был опираться на авторитетную аттидографическую позицию и изучать документальные источники. Аристотель же, как философ, мог исходить при определении времени принятия закона об остракизме не из конкретных известных ему фактов, а из априорных умозрительных установок. Последующие же авторы солидаризировались с его взглядом из пиетета к величественной фигуре основателя Ликея. Вернер, кроме того, предложил в связи с появлением ранней датировки у Аристотеля следующие соображения. Стагирит, по его мнению, взял эту датировку из вышедшего незадолго перед тем исторического труда Эфора. Эфор же, как известно, имел обыкновение объединять под одной датой экскурс о событиях целого ряда лет (что отразилось, в частности, у активно использовавшего его Диодора). В данном случае он, очевидно, дал единый рассказ о событиях 510–480 гг. до н. э., а Аристотель некритично воспользовался этими данными, не разобравшись в датах. Данная гипотеза была подвергнута совершенно справедливой критике, причем было указано на большое количество ни на чем не основанных допущений, содержащихся в ней[467]. Не доказано, что Аристотель пользовался трудом Эфора; более того, не доказано, что в последнем вообще имелся экскурс о политической истории Афин. Кроме того, «Афинская полития» в основной своей части была написана еще до того, как Эфор издал свое историческое сочинение.

Сторонниками «традиции Андротиона» приводился еще и известный аргумент «меча в ножнах»: зачем было изобретать столь мощное оружие, как остракизм, и затем два десятилетия держать его без применения? Резоннее предположить, что остракизм был введен примерно тогда же, когда прошла первая остракофория, то есть согласиться с аттидографом, а не с Аристотелем. Те ученые, которые связывают остракизм с историческим контекстом 480-х, а не 500-х гг. до н. э., как правило, считают, что в действительности инициатором этой меры был не Клисфен, а Фемистокл, и что она лежит в общем русле антиаристократической политики этого деятеля афинской демократии. Фемистокл и остракизм — отдельная важная тема, и нам еще предстоит на ней останавливаться в дальнейшем. Пока же отметим, что ни в одном свидетельстве нарративной традиции имя Фемистокла не фигурирует в связи с введением остракизма[468]. А между тем его жизнь и деятельность известны гораздо лучше, нежели жизнь и деятельность, скажем, того же Клисфена. Существуют античные биографии Фемистокла. Неужели Плутарх в его жизнеописании умолчал бы о таком интересном факте, связанном с его героем, если бы хоть что-нибудь знал о таком факте? Стало быть, мнения о введении остракизма Фемистоклом в античности вообще не существовало; это — чисто историографическая конструкция.

Оригинальную до экстравагантности гипотезу развил в ряде статей А. Раубичек[469]. Пытаясь примирить точки зрения, представленные Аристотелем (остракизм введен Клисфеном) и Андротионом (остракизм введен после Марафонской битвы), он выдвинул «компромиссный» вариант, предложив считать, что остракизм был введен Клисфеном после Марафонской битвы. Реформатор афинского государства, по его мнению, на закате своей жизни внезапно возвратился из политического «небытия», чтобы внести закон об остракизме, и затем снова ушел в это «небытие». Раубичека смущает лишь то обстоятельство, что 480-х гг. до н. э. Клисфен должен был быть уже очень стар[470]. Но он и здесь не теряется, приводя примеры видных государственных деятелей Нового времени, до глубокой старости участвовавших в политической жизни (как, например, Черчилль). Аргументация, приводимая исследователем, крайне слаба, не находит никакой опоры в источниках, вся основана на отнюдь не близких аналогиях и недоказуемых допущениях; ему не удается ответить на вопросы, почему и каким образом Клисфен, отошедший от управления полисом спустя довольно много лет решил вернуться к политике. Вся сконструированная им ситуация крайне мало согласуется с тем, что известно об условиях и формах политической борьбы в раннеклассических Афинах. Совершенно закономерно, что построения Раубичека практически сразу после их появления были подвернуты жесткой критике[471]; их не принял никто из антиковедов, да и сам автор, как мы увидим ниже, впоследствии попытался модифицировать свою теорию.