Так где же лежит ключ к разгадке противоречия между двумя нашими главными свидетельствами о введении остракизма? Нам кажется наиболее перспективным следующий путь. Совершенно справедливо отмечалось, что находящееся в тексте фрагмента Андротиона, как он передан Гарпократионом, выражение του περί τον όστρακσμόν νόμου τότε πρώτον τεθέντος фактически не имеет смысла[480]
. Действительно, оно должно означать: «закон об остракизме был тогда впервые принят». Что значит «впервые принят»? Разве закон об остракизме принимался не один раз? Ни о чем подобном вроде бы речь идти не может, и слово πρώτον («впервые») оказывается совершенно излишним. Дальнейший ход рассуждения напрашивается сам собой: позднеантичный лексикограф Гарпократион просто некорректно цитирует Андротиона[481]. Выдвигались в связи с этим различные эмендации текста, например, предлагалось читать вместо τότε πρώτον («тогда впервые») προ τούτου («до того»)[482], τό πρότερον («ранее»)[483], τό πρώτον («впервые»)[484]. Трудно судить, окажется ли какая-нибудь из этих поправок верной; уже само обилие «конкурирующих» вариантов говорит о том, что нужно соблюдать большую осторожность при определении конкретной ошибки Гарпократиона. Но сам факт такой ошибки представляется весьма вероятным. Во всяком случае, это, как нам представляется, наиболее убедительное объяснение расхождения между «Афинской политией» и фрагментом историка Афин, как его донес до нас вышеупомянутый лексикограф. Но, коль скоро это так, главный аргумент в пользу поздней датировки принятия закона об остракизме теряет всякую силу. Если Гарпократион исказил текст своего источника, то, значит, мы просто не знаем, что же в действительности было написано по поводу рассматриваемого события в «Аттиде» Андротиона. Исходя же из несомненной текстуальной близости свидетельств Андротиона и Аристотеля, мы вправе предположить, что и по существу в них изначально содержалось одно и то же, то есть Андротион датировал введение остракизма точно так же, как и автор трактата о государственном устройстве афинян (и, кстати, так же, как и вся остальная античная традиция), приурочивая его к реформам Клисфена, а не к какому-либо иному времени. Текст же об учреждении этой меры в 487 г. до н. э. на деле является не свидетельством Андротиона, а «псевдо-свидетельством» Гарпократиона, неудачно перефразировавшего цитируемый им пассаж аттидографа.Есть и еще одна версия по поводу появления на свет пресловутого «фрагмента F6 Андротиона»: в действительности Гарпократион почерпнул материал об остракизме Гиппарха, сына Харма, не из «Аттиды» этого историка, а из «Афинской политии». Относительно недавно (в 1991 г.) эту точку зрения развил К. Кинцль[485]
, считающий, что в сообщении лексикографа после слов τού τυράννου нужно поставить точку: на этом заканчивается собственно фрагмент Андротиона, заключающийся только в указании на родство Гиппарха, сына Харма, с тираном Писистратом, и далее идет уже чисто аристотелевская информация. С этим нам трудно согласиться: точка в указанном месте фрагмента, представляющего собой единый смысловой блок, выглядит совершенно неорганично. Кроме того, если Гарпократион брал материал из Аристотеля, зачем ему вообще было ссылаться на Андротиона? Ведь в «Афинской политик» (22.4) тоже есть указание на то, что Писистрат и Гиппарх были родственниками.Итак, сформулируем ту позицию, которая кажется нам наиболее близкой к истине: