ОстротА. Записки русского бойца из ада

Но я отвлекся от него — рядом появились еще какие-то молодые люди, обходящие носилки с ранеными.

— Братка, просьба одна есть, — обратился я к молодому парню, — здесь не дают в интернет выйти, а мне жене надо сообщить, что случилось.

Дай я у тебя кружочек запишу, а как поднимешься на поверхность, отправишь, ладно?

— Да не вопрос, — он протянул мне мобильник.

— Кстати, не знаешь, что дальше с нами делать будут?

— Завтра отправят в Ростов на вертолете.

Хорошо. Завтра — в Ростов. Значит, уже завтра мы сможем увидеться с моей ненаглядной, единственной и неповторимой. Завтра. В Ростове. Будет тяжело, ей особенно. Не слишком ли эгоистично с моей стороны? Но сейчас она думает, что я на боевых. Рано или поздно все равно узнает. Нужно как можно быстрее сказать ей. Предупредить, что я уже в безопасности. Она будет волноваться из-за ранения, но будет уверена, что я жив, что ничего более страшного со мной уже не случится.

— Алин, привет. У меня все хорошо в целом, я в безопасности, но мне оторвало ногу.

— Лучше скажи, что ступню, — подсказал мой новый товарищ.

— Так. Что у вас тут происходит? — раздался голос медсестры.

— Я жене записываю сообщение, он потом с поверхности отправит, — почти огрызнулся я и продолжил.

— Алина, привет. У меня все хорошо, я видишь какой румяный. Сейчас в госпитале в Донецке. Мне на мине оторвало ступню, но все хорошо. Завтра отправят в Ростов, так что скоро сможем увидеться. Люблю тебя.

Кружок подвис неотправленным, а я протянул телефон владельцу и сердечно поблагодарил его. Скоро. Очень скоро мы увидимся. Осталось совсем недолго. Сейчас одна ночь, завтра пересылка, и все. Мне станет лучше. Все нормализуется, когда она будет рядом. Или нет. Правильно ли с моей стороны держать ее возле себя? Зачем ей инвалид? Жена инвалида…

Или глупости. Или нет, она не сможет уйти, хотя и перестанет видеть во мне мужчину. Какая разница, даже если за то, что я спасал жизни бойцов, пряча их на дачах под Угледаром, за то, что я делал этот блиндаж, несмотря на падающие мины, и то, что не пасовал ни перед чем, меня наградят орденом мужества, — рядом с женщиной должен быть самый сильный.

А я сейчас не могу даже перевернуться на бок, несмотря на затекшую спину. Не могу совсем ничего. И не смогу, скорее всего, уже ничего. Буду тенью самого себя, каким я был раньше. Может, Латыш был прав? Латыш, посоветоваться бы с тобой сейчас, обсудить еще раз все за и против. Но ты уже не услышишь.

— Запах здесь какой-то… — морщась, проговорила медсестра.

— Отсюда, может?

Две девушки подошли к моему соседу с переломанными ногами и подняли одеяло. Судя по выражению их лиц, ни запах, ни то, что они увидели под колючим войлочным одеялом, им явно не нравилось, и было жутко наблюдать за гримасами отвращения. Я понимал, что пострадавшего в ДТП не ждет ничего хорошего. Судя по всему, над ногами бойца еще поработают скальпель и пила хирургов, которые будут кромсать его в надежде сохранить жизнь. Но я не мог представить, какой ужас сейчас испытывает сосед, слушая этот разговор.

— Я пойду врачу скажу, — прозвучало от медсестер.

Но что мог сделать этот врач? Разложение тканей уже было не остановить. Раны начали гнить и издавать мразотный аромат, они уже умирали и могли затянуть за собой в могилу и владельца. Мне было лучше. Мне было легче. У меня с самого начала не было надежды. А он цеплялся за нее, продлевая свою агонию.

Ему отрезали ноги. В следующий раз я увидел его уже в Ростове, спросил, все ли хорошо, и услышал горький ответ. Больше я не услышал от него ни слова, хотя мы провели в одной палате в госпитале еще более суток.

Я пытался забыться сном, меня кололи обезболивающими, я снова пытался. Заснул на несколько часов, проснулся, заснул опять. Желтые фонари здесь, видимо, горели всегда, жесткие носилки и рана не давали занять удобное положение. Иногда я пытался выгнуться или приподняться, чтобы стало полегче, но это не особо помогало. Я ждал отправки как манны небесной. Мне нужно было в Ростов. Успела ли она добраться туда? Сколько вообще идет поезд до Ростова? Не знаю. Но у меня была надежда на то, что уже совсем скоро я смогу поцеловать ее руки. Еще немного потерпеть, подождать, еще немного выжить — и тогда не будет прекращения боли, нет. Но я буду счастлив. Я буду искренне, по-настоящему счастлив, когда все закончится и я ее все-таки увижу опять. После нескольких долгих месяцев разлуки, во время которых максимум, на который мы были способны, — это пообщаться по видеосвязи.